Биографии сказочных героев заканчиваются одинаково: "И стали они жить-поживать, да добра наживать". Траектории субъектов политического действия несколько сложнее. Для них, в отличие от сказочных героев, существует вопрос: "А что потом?" Мы не знаем, вернется ли Россия на путь демократического развития, и если вернется, то когда и как это произойдет. Но надо исходить из допущения, что все-таки вернется, и тогда вопросы демократического строительства станут первоочередными на повестке дня. А один из центральных демократических институтов – избирательная система. Было бы желательно избежать неоднократно повторяющуюся в истории нашей страны ситуацию, когда принципиальный выбор делается в спешке. Думаю, предотвратить ее могла бы общественная дискуссия по вопросам избирательного права. И очень хорошо, что на Каспарове.Ru стали появляться статьи, затрагивающие эти вопросы (Николай Храмов, Заклинания не помогут; Гарри Каспаров, Беспартийная система). Но я не согласен с основными тезисами этих статей и хотел бы изложить возражения, а затем высказать свои мысли по поводу того, какой могла бы быть избирательная система России.

Начну со статьи Храмова, более прямо относящейся к предмету. Текст начинается довольно распространенным тезисом о предпочтительности двухпартийной системы, который почему-то подается как цитата из недавних откровений Алексея Митрофанова: "Всех надо сбивать в две силы, как в США. Должны быть две политические силы, которые не должны допускать создание новых". Сказано емко, хотя примерно об этом недавно говорил и Владимир Путин. Храмов по умолчанию присоединяется к этой точке зрения, а затем, совершая скачок из политической рутины в царство чистой науки, напоминает читателю о так называемом "законе Дюверже" из вузовского курса политологии, содержание которого действительно можно интерпретировать так, что для достижения двухпартийности надо использовать мажоритарную избирательную систему, а пропорциональную – ни в коем разе. Далее Храмов, словно вспомнив, что для читателя полезность двухпартийной системы может быть не такой же очевидной, как для Митрофанова, замечает, что двухпартийность способствует политической стабильности и ответственности, а многопартийность – нет. Приводится и не менее распространенная мысль, что пропорциональная система ставит политический процесс под контроль партийной бюрократии.

Как автор одного из первых российских учебников по сравнительной политологии, могу заметить, что ценность выдержанных в этом жанре книг как источника практического знания не следует преувеличивать. Даже "закон Дюверже" не так прост, как об этом иной раз рассказывают студентам. Несомненно, что мажоритарная система способствует сокращению числа партий, и иногда это приводит к двухпартийности, как это произошло в США и в некоторых островных государствах Вест-Индии. Но в Великобритании, наряду с длительными периодами господства двух партий, наблюдались и периоды многопартийности (в частности, сейчас там три важные партии – лейбористы, консерваторы и либерал-демократы), в Канаде систематически существовала умеренная многопартийность, а в Индии на смену однопартийной гегемонии пришла крайне раздробленная система.

Дело в том, что мажоритарные избирательные правила, вопреки представлениям Храмова, не являются исключительным источником двухпартийности. Если не в учебниках, то в научных статьях по теме можно прочитать, что "закон Дюверже" не работает, например, в таких обществах, где у политических партий есть территориальные базы поддержки. А Россия – весьма многообразная страна. Единственная партия, которая пользуется (и в принципе может пользоваться) территориально равномерной поддержкой – это "Единая Россия", то есть не совсем партия. И если гражданским силам на предыдущем этапе политического развития удавалось выигрывать в одномандатных округах, то ни к какой двухпартийности это не вело. Окружные мандаты выигрывали и КПРФ, и "Яблоко", и СПС, и многие другие, вроде "Гражданского союза" в 1993 году. С воцарением "Единой России" возникла монополия, которая без пропорциональной части избирательной системы была бы сейчас абсолютной. Но и демократизация не создаст в России общества настолько однородного, чтобы оно могло поддерживать двухпартийную систему. Это факт, вытекающий из многообразия социальных укладов и из этнической чересполосицы. А значит, все достоинства двухпартийности не имеют значения. Это не у нас. Политическую стабильность (а она в условиях многопартийной системы вполне возможна, вспомним Швейцарию) придется искать на других путях.

С теоретической точки зрения, стало быть, последствием введения в России мажоритарной системы была бы партийная фрагментация. А практически и этого не произошло бы. Собственно, мы ведь по опыту знаем, что было бы в этом случае: почти все одномандатные округа доставались бы так называемым "независимым". Вспомним выборы 1993-1999 годов, вспомним региональные выборы до декабря 2003: везде одно и то же. Почти никаких партий. Только "независимые", которые потом каким-то чудом все оказались в "Единой России". В нашей стране мажоритарная система никогда не вела к возникновению каких бы то ни было партий. Она была средством ликвидации партий в зародыше.

И тут мы переходим к основному тезису статьи Гарри Каспарова: существующие в современной России партии настолько плохи, что никакой беды от их ликвидации не будет, только облегчение для страны. С такой характеристикой современной российской партийной системы я спорить не буду. Но вот практический вывод у меня другой. Я думаю, что после демократизации, которая сама по себе сметет с лица земли "партии власти", надо будет позаботиться о том, чтобы создать новые партии и возродить хотя бы то немногое, что осталось в России от партийной системы, а не окончательно втаптывать это в грязь.

Исходя из представления, что авторитарный режим будет уничтожен массовым движением, Каспаров вправе предполагать, что в процессе этого движения сформируется совершенно новый политический класс, который создаст свои партии. Безупречные революционные репутации членов этих партий будут достаточным основанием для голосования за них в одномандатных округах. Так что и партийная система будет совершенно новой. Это логично.

Опасаюсь, однако, что практически такая модель трансформации неосуществима. Предположим (хотя это далеко не очевидно и, на мой взгляд, даже не очень вероятно), что демократизация действительно произойдет как следствие прямого массового действия. Очевидно, что целью этого действия будет ликвидация авторитаризма как таковая, а прочие цели участников движения будут достаточно широко различаться. Но, коль скоро главная задача будет решена, именно это разнообразие дальнейших целей определит траектории членов нового политического класса. Именно благодаря наличию у них репутационных и прочих политических ресурсов, сильных стимулов к партийному объединению не будет. Они смогут обращаться к избирателям от собственного имени.

Во-вторых, трудно предположить, что массовое действие будет носить в подлинном смысле общенациональный характер. Все предыдущие российские опыты такого рода были довольно узко локализованы в крупных городах и отдельных регионах. Новым властям, даже если они сразу утвердятся в центре, придется в течение некоторого времени сосуществовать со значительными элементами прежнего правящего класса, с фрагментами так называемой "элиты" современной России, а частично – и инкорпорировать их в свой состав. Понятно, что "Единую Россию" эта публика покинет сразу и без сожалений. Но и к вступлению в новые партии никаких стимулов у них не будет. Между тем они останутся держателями колоссальных местных электоральных ресурсов, и в том, что они будут способны выигрывать выборы в одномандатных округах, нет решительно никаких сомнений.

Таким образом, даже если основные посылки Каспарова верны, то первые же свободные выборы после смены режима, проводись они исключительно по мажоритарной системе, дадут ассамблею, в которой некоторое количество беспартийных реформаторов будет сосуществовать с довольно большой группой беспартийного "болота", не отрицающего (по крайней мере, на первых порах) целей народного движения, но и не желающего ставить себя под его организационный контроль в виде новых партий. Это будет не по-новому партийный, а просто беспартийный парламент. Такое мы уже видели. Вспомним Съезд народных депутатов РСФСР, избранный в 1990 году. И вспомним, чем он кончился.

Единственным средством к тому, чтобы голоса продемократического большинства (конечно, я исхожу из предположения, что в России не будет повторена фатальная ошибка 1991 года, когда отказались от проведения выборов сразу после смены режима) на первых свободных выборах не были разменяны на персональные ресурсы кандидатов, являются политические партии. Это показал опыт всех политических трансформаций в посткоммунистическом мире. А единственным средством создать политические партии в обществе, подвергнутом атомизирующему воздействию авторитаризма, является пропорциональная система. Ни одна из стран Восточной и Центральной Европы не обошлась без нее, либо в чистом виде, либо в составе смешанной системы.

Подчеркну, что пропорциональная система – это средство поддержания новых партий, а не сохранения имеющихся. Хотя в том, чтобы часть существующих ныне партий продолжила бы существование в новых условиях, я никакой беды не вижу. Да, они уродливые, но это уродство – следствие патологического контекста, в котором они вынуждены существовать. Я думаю, во всяком случае, что было бы неправильно использовать избирательную систему, чтобы уничтожить партии с существенной гражданской составляющей (такие, как КПРФ, СПС или "Яблоко") только на том основании, что их текущие позиции носят более или менее оппортунистический характер. Напротив, такие партии могут сыграть значительную роль в процессе перехода к демократии.

Таким образом, я не вижу решительно никаких аргументов в пользу полного отказа от пропорциональной системы. И я вижу только один аргумент в пользу того, чтобы использовать одномандатные округа после перехода к демократии: они обеспечивают территориальное представительство, а в такой большой и многообразной стране, как Россия, это необходимо.

С моей точки зрения, оптимальной для России была бы смешанная избирательная система того же типа, как и в 1993-2003 годах. При этом, с целью смягчения территориального неравенства округов и более полного представительства, следовало бы увеличить численность парламента примерно до 600 человек (такая численность была бы оптимальной согласно так называемому "закону кубического корня"). Половину избирать в округах, а другую половину – по партийным спискам. Разумеется, следовало бы либо вовсе отменить заградительный барьер в пропорциональной части системы, либо снизить его до средней для европейских демократий величины, 3-х процентов. Однако основная задача реформирования российской избирательной системы связана, на мой взгляд, не с изменением избирательной формулы (способа распределения мандатов), а с устранением ограничений на свободу ассоциаций и принцип равного избирательного права, которые были внесены в избирательное законодательство в течение последних лет. Я имею в виду, прежде всего, полную отмену ограничений на создание политических партий. Требования к численности партий должны быть просто устранены, а регистрацию можно было бы сохранить, но осуществлять автоматически по заявлению оргкомитета. Необходимо устранить и искусственные препятствия к участию партий в выборах путем значительного снижения размеров избирательных залогов и смягчения порядка сбора подписей.

Григорий Голосов

Вы можете оставить свои комментарии здесь

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter