19 мая в 20-00 в клубе "Билингва" состоится презентация книги "Поэма столицы" делегата Национальной ассамблеи Дмитрия Черного. Этот 800-страничный автобиографический роман уже попал в лонглист "Национального бестселлера" и может стать в ряд таких культовых произведений, как роман Эдуарда Лимонова "Это я, Эдичка". Молодой писатель, рассказывающий историю своего пути в политику, рискует стать одним из кумиров поколения NEXT, которое выбирает не пепси, а романтику революции.

– Дмитрий, мог бы ты назвать свою книгу не "Поэма столицы", а, например, "Моя жизнь"?

– Наверное, мог бы, только название затасканное, мне ближе "My way" в исполнении Сида Вишеза. В книге практически вся моя жизнь со студенческих лет. Мои реальные любовные и сексуальные истории, рок-автобиография. Я закончил вуз и пошел работать в школу психологом, наверное, в силу семейной традиции, потому что послевузовская отработка в течение трех лет в принципе не требовалась. В 1998 году учитель получал 1500 рублей, а для сравнения журналист в таком весьма скромном по окладам издании, как "Советская Россия", получал 3000, то есть два учительских оклада. Оказалось, что учитель или школьный психолог никому не нужен. Тогда все и началось... Грубо говоря, для занятия политикой надо было разойтись со своей девушкой, поругаться с директором... Во второй части книги совпадение героя с автором полное. Все политические персонажи, упомянутые в книге - коммунисты, лимоновцы, леворадикалы - реальные люди. Но это ни дневник, ни, тем более, мемуары, в которых текст играет вторичную роль. "Поэма столицы" - это поэтическая и политическая биография, когда самообновление происходит через текст, в психофизиологии это называется "обратной афферентацией", а у меня – радикальным реализмом.

– Почему ты выбрал политику, а не, например, бизнес, как, наверное, сделали многие твои сверстники?

– На самом деле, не многие. Люди шли в бизнес, возможно, в начале девяностых, но в конце такого массового обизнесения уже не наблюдалось. Из двадцати человек нашей институтской группы только одна открыла кадровое агентство, и вообще мало кто остался в профессии. Мне известно только одно такое стопроцентное попадание. Это особый случай. Парень был лучшим из нас, притом из потомственной семьи психологов (Выготских), и сейчас успешно занимается наукой. Все другие разбежались в разные стороны - кто занимается фитнесом, кто вообще ничего не делает. Большинство наших девушек — домохозяйки. Я один "гадкий утенок". Впрочем, на мой взгляд, политика — это практическая психология, а не просто голая теория. В процессе погружения в человеческую среду, которой не было в вузе, мне очень пригодились вузовские знания.

– Какие-то предпосылки, чтобы заняться политикой, у тебя были в семье?

– Моя бабушка работала с Крупской, но в то время все были включены в общественно-политический процесс. Моя мама, тоже педагог, в партии никогда не состояла. Тогда уже было другое поколение коммунистов - карьеристов, и она посчитала, что не хочет быть в одной ячейке с людьми, которых она знала не с лучшей стороны. Но всегда наш дом представлял довольно-таки бурлящую в политическом смысле среду, занятую обсуждением происходящего в стране. Как и вся интеллигенция в целом, наша семья была разочарована посткоммунистическим режимом. Советская власть все-таки внимательно относилась к пролетариям умственного труда, и хотя они были включены не в лучшую категорию оплаты труда, но чувствовали себя видными и нужными обществу. В школьные года я никогда не мечтал быть публицистом и писать статьи. После школы я вращался в основном в узкой, богемной тусовке, пописывал стишки. Они даже публиковались в журнале "Вавилон". Но здесь цензура оказалась еще хуже - это вкусы хозяина, он стал категорически возражать против появившегося в моем творчестве политического тренда. Таким образом, переболев чистой лирикой, я прыгнул на подножку партии.

– Как, по-твоему, ты вписался в компартию?

– В том состоянии, в котором находится КПРФ, ее двигают как раз не очень-то вписавшиеся в верхние уровни личности, типа меня. Представь себе медленно едущий вагон, в который пытаются вскочить какие-то шустрые малые. Они висят на подножке, давят на тех, кто едет в вагоне, стараются их утрамбовать поплотнее - и от всего этого вагон катится все быстрее и быстрее. Через некоторое время кого-то все-таки скидывают, как, например, Илью Пономарева, и затем снова едут дальше.

– Выходит, что количество мест в партии ограничено?

– Число высших позиций, да, ограничено. КПРФ - это абсолютно та же иерархическая по структуре и доходам конструкция, что и КПСС, доминирует здесь тот вариант партийной системы, который уже при Ельцине казался обществу неприемлемым и отмирал в качестве государственного. Говорю это трезво и в плане самокритики, ибо другого пока не дано, а также потому, что, несмотря на все эти потомственные недостатки партии, я по-прежнему остаюсь в структуре СКМ и КПРФ. Возможно, уже без прежних иллюзий внутрипартийного роста, но продолжаю вести ликбез и агитпроп - и не на основе поступающих указивок сверху, а на основе идей среднего звена, которое и является единственно креативным сейчас. В истории КПРФ все же случались очень яркие страницы. В книге есть эпизод - единственный не связанный с Москвой - автопробег по городам России, когда КПРФ пыталась объединить вокруг себя всю оппозицию через Молодежный левый фронт. Я участник тех событий. Так что, на мой взгляд, я все-таки вписался в партию. Ибо если ее никто из таких маньяков-альтруистов не будет двигать, она остановится.

– Какую роль, в таком случае, во второй политической части романа ты отводишь столице?

– Значительную. Раньше говорили - среда воспитывает. Правильно. Так вот нас воспитала Москва. Мой герой обращается на "ты" к девушке и на "Ты" с большой буквы — к столице. Роман разворачивается как диалог "на троих" - триалог, где беседуют Он, Она и Столица: своим текстом стен, погодой, изгибами и скрещениями улиц. Для него Москва, Столица - женского рода, а для нее Москва — Город, мужского рода. Неслучайно потеря невинности героев происходит на крыше под проливным дожем и при широкой видимости окрестностей Кропоткинской. Такая эпическая сцена, пожалуй, единственное, что было в изначальном замысле, зародившемся годков этак в 17. Пробуждение политического самосознания героя также связано с Москвой, с защитой маленького дома на Рабочей улице. Дом ассоциируется с целой эпохой и его снос воспринимается болезненно, как утрата чего-то очень дорогого. В результате раскручивается целый серпантин событий, смыслов, уводящих в эпоху постройки здания. Герой узнает много для себя неизвестного: про архитектурный стиль — конструктивизм, про то, как жили люди в советскую эпоху и многое еще. Процесс нахождения себя в этом разрушаемом алчным бизнесом доме знаменует историческое событие - вступление в СКМ.

– Вся книга у тебя написана как бы на бегу. Таковы обстоятельства или это твое ощущение времени?

– Наверное, и то, и другое, более того — это еще и художественный прием, так называемый радикальный реализм: время, спрессованное до момента настоящего, в тех местах, где текст построен как стенограмма. Этот принцип во второй части романа специально конфликтует с мемуарными ответвлениями и, наконец, побеждает. Такая большая плотность времени не оставляет возможностей для длительной рефлексии, мемуарности, нет возможности задуматься, оценить, переоценить событие, его самого почти нет, оно только происходит, это событие. И происходит именно как становящееся со-бытие, от индивидуального (в первой части) – к коллективному (во второй), к обнаружению себя в обществе, измерению себя и истории этого общества новейшими событиями. Максимальное погружение в реальность, этакое глубинное бурение, обуславливает и непрерывность письма: в книге нет глав, только пробелы между абзацами, отделяющие эпизоды. Эти правила "игры" я задаю себе сам. Сверхзадача — удержать ритм, но не ради механики стиля, а для того, чтобы погрузиться еще глубже в реальность. Текст неоднородный, есть в нем вкрапления: дневниковые записи с размышлениями о литературе, вспышки политического самосознания. Такие добавления художественности в журналистский по сути текст заставляют его бурлить, как шампанское. Подобный стилю рulp-fiction в политических эпизодах радикальный реализм совпадает с речью человека, находящегося в возбужденном состоянии. Поэтому в книге органично читается фрагмент последнего слова на суде Армена Бениаминова, осужденного за подъем красного флага над Государственной думой, и листовка Маши Менжинской, которая покончила жизнь самоубийством, под названием: "Как я делала революцию".

– При чтении твоей книги возникают ассоциации с романом "Улисс" Джойса. А у тебя нет такого ощущения?

– Есть такое дело, при том, что мой текст больше по объему. В чем сходство, на мой взгляд — это авангардность, невиданность доселе такого текста, "убиты" заглавные буквы в начале предложений (что, правда, уже делал Ч.Буковски, но только в рассказах), в пользу выделения ударных гласных, где это нужно для новояза. Но Джойс поставил перед собой совершенно другую художественную задачу — это эпическое описание путешествия Одиссея эпохи модерна. В канве событий одного дня раскрывается все богатство ассоциативного ряда и мощи интеллекта современного человека. Моя же задача - показать человека уже следующего рубежа веков в процессе становления, в развитии, в неразрывной связи индивидуального, погруженного в общественное. Кроме того, у Джойса была заранее составлена сюжетная схема романа, а у меня же не было никакого сюжетного замысла. Главное в тексте для меня - это принцип радреала, радикального реализма. Понимание принципиальной логики текста делает видимыми его пробелы. Почувствовав ее, мои редакторы уже предлагали мне не только убрать какие-то куски, но сделать какие-то вставки. В процессе этого взаимодействия ярче заиграла визуальность текста.

– Такое впечатление, что книга далась тебе достаточно легко. Ты собираешься продолжать в том же духе?

– Как говорят роженице после тяжелейших родов: "Вы прекрасно выглядите!" Человек по рассудочной природе своей бесконечен: есть начало, но не должно быть, не мыслится конца. Конечность — это факт эмпирический, и жизнь действительно продолжается. Две части "Поэмы столицы" - это всего лишь часть проекта, который я планирую продолжить и уже потихоньку собираю третью часть. Из ближайших планов - сборник рассказов, большая часть – снова эрос, но есть и убийство, точнее суд присяжных над малолетним убийцей, мой ответ "Двенадцати" Никиты Михалкова. Вообще, тема московской жизни, перенасыщенной восприятиями, - очень выигрышная. Мне уже предложили снять на основе книги фильм. Гламурная жизнь высшего общества, где главными героями являются проститутки и бандиты, всем давно надоела, а здесь совершенно другой круг людей, обживающий подвалы и крыши. Они живут здесь же, они должны быть видны! В книге есть отдельные очень вкусные, как ягодки в компоте, эпизоды, которые, как говорят, телегеничны. При том - это все чушь, что политика умерла в общественном сознании. Для этого даже не требуются доказательства, хотя могу привести. Прочитал недавно интервью с Евгением Стычкиным. Мы с ним соседи вообще-то, вместе росли, начинали слушать рок, а сейчас он - известный актер, снявшийся во множестве фильмов, клипов, лауреат, многодетный отец. Так вот, в интервью по поводу нового фантастического фильма он рассуждает о разрыве между богатыми и бедными, то есть его (и его героя) тоже волнуют общественные проблемы. Другой пример – Артур Смолянинов, он у меня на коленках сидел, когда мы уже не слушали, а играли рок и фанк по московским клубам, я на басу, он на саксофоне. И вот он уже герой "Жары" - гламурного фильма о Москве, который пусть мне и не нравится, но приближает зрителя к "Поэме столицы", которую тоже, надеюсь, удастся экранизировать. Так что нас, леворадикалов и кинозвезд, хоть и растащила жизнь, но иногда мы одинаково смотрим на мир, в прошлом, в настоящем.

– Развитие предполагает и новое политическое качество. В чем ты его видишь?

– В конце поэмы, обращенной в будущее - неизвестность, и читается вопрос: что ждет всех нас, молодых политиков, что ждет меня, наших товарищей, лидера АКМ Сергея Удальцова? По крайней мере, на сегодня у меня есть ответ: Национальная ассамблея. Это не официозное место собраний, на которое требуется разрешение начальников, а площадка, созданная нами самими. И я тоже делегат, вот такой - в обычной джинсовке. Политика — это игра богов, как сказал когда-то Лимонов, - она интересна немногим, тем не менее, появилось целое поколение писателей-политиков: Сергей Шаргунов, Захар Прилепин, Дмитрий Быков, для которых сама жизнь — творчество. Рисуя клубок движущихся переплетающихся судеб, мы вносим в картину мира свои краски, без которых невозможна ее целостность. Чистое писательство даже в плане зарабатывания денег ничего не приносит. Национальная ассамблея - это ковчег, концентрат политических смыслов, а если они еще и растворены, то уже хорошо - есть контакт.

– Насколько твоя книга может быть интересна другим?

– Книга - это общение, которое, как известно, роскошь. "Поэма столицы" очень большая книга – соответственно, и большая роскошь, но роскошь для всех, тиражом тысяча экземпляров. Человек, который вытаскивает себя на всеобщее обозрение, совершает, в сущности, поступок. Это красный, яркий вызов серости, конформизму, молчанию - и это должно быть любопытно. Тем более что дистанции между автором и читателем к концу второй части "Поэмы" абсолютно нет. Субъективная форма, но полностью десубъективизированный смысл, попытка зафиксировать рождение такого явления, как гражданский темперамент. В романе много романтики и эротики, что вполне понятно, но секс как абстракция не доминирует: это жизнь, это познание, это уровень общения и взаимопонимания конкретных героев, чья юность пришлась на 90-е, а зрелость на миллениум. Поиск новых политических смыслов приводит к выводам более глобального свойства, а именно, что индивидуализм ни к чему не ведет, коллектив — все же веселее. Это оптимистическая поэма. Такой позитивный посыл через все сомнения и невзгоды, когда цинизма не возникает даже в конце - сейчас большая редкость, подозреваю. В общем, насколько книга кого-то заинтересовала посмотрим 19 мая на презентации, куда приглашены все участники Национальной ассамблеи. Скучно не будет, мы там даже споем с рок-коммунарами.

Ольга Гуленок

Вы можете оставить свои комментарии здесь

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter