Ровно полвека назад, 22 ноября 1963 года, свершилось преступление, потрясшее мир: во время торжественного проезда в открытом лимузине по улицам Далласа (штат Техас) был застрелен 46-летний президент США Джон Фицджеральд Кеннеди.
Мне было тогда всего одиннадцать лет, но в память врезалось, как моя мама, сидевшая у небольшого черно-белого телевизора, вдруг громко вскрикнула: "О господи!.." Молодой американский президент пользовался огромной популярностью — миллионы людей во всем мире связывали с ним надежды на лучшее будущее. Свою эпохальную речь, произнесенную в день инаугурации, он завершил призывом: "Думайте не о том, что может дать вам страна, а о том, что вы можете дать ей".
Время правления Кеннеди ознаменовано решительным выходом из Карибского кризиса 1962 года (когда США заставили СССР срочно убрать с Кубы ядерные ракеты), серьезными шагами по уравнению в правах афроамериканцев (за что президента невзлюбили белые из "рабовладельческих" южных штатов) и началом космической программы "Аполлон", которая через несколько лет привела к первой в истории высадке человека на Луну.
Джон Кеннеди принадлежит к плеяде выдающихся государственных руководителей второй половины XX века, которые изменили мир. Недаром он был удостоен (увы, посмертно) одной из высших наград США — Президентской медали Свободы, которую позже получат и Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер, Вацлав Гавел, Михаил Горбачев...
Встреча четы Кеннеди в аэропорту Далласа в день убийства
За несколько минут до роковых выстрелов
"Кеннеди подарили Америке элегантность и легкость, по которым она истосковалась, — писал в 2008 году журнал Stern. — Из Белого дома появлялись забавные фотографии детей Кеннеди… Супруга Джеки (так американцы звали очаровательную Жаклин Кеннеди. — Д. П.) меняет имидж Белого дома, она привносит высокую моду из Парижа и устраивает гламурные праздники. Музыканты и писатели со всего мира преклоняются перед этой парой, и даже затхлый советский коммунист Никита Хрущев был не в состоянии сопротивляться шарму первой леди. Страна привела в упоение саму себя… Телевизионные кадры убийства Джона Ф. Кеннеди вонзились в коллективную память нации: выстрелы, поникший президент, Джеки в испачканном кровью костюме в отчаянии ползет на багажник автомобиля, чтобы найти там части черепа своего мужа. И затем торжественные похороны в Вашингтоне. Вдова в черной вуали, которая нашептывает маленькому Джону, что он должен отдать честь перед гробом отца. Все это станет символами величия и трагичности истории Америки".
Похороны Джона Кеннеди. Слева и справа от Жаклин младшие братья президента — Эдвард и Роберт
Но кто же все-таки посмел убить президента мировой сверхдержавы? Тайна этого преступления века до сих пор не раскрыта. Арестованный по подозрению в убийстве Ли Харви Освальд, работник склада школьных учебников, откуда велась стрельба, через два дня был застрелен неким "мстителем" Джеком Руби, а тот через два года умер в тюрьме… Согласно официальному докладу комиссии Уоррена (1964), действовал маньяк-одиночка, но этот вывод отнюдь не бесспорен. Мало кто сомневается в том, что Освальд участвовал в покушении на Кеннеди, однако мотивы, по которым бывший морской пехотинец взялся за снайперскую винтовку, не выяснены. Большинство экспертов полагают, что имел место крупный заговор с последующим устранением свидетелей и что Освальд использован в качестве подставной фигуры, а президента убил второй, гораздо более меткий снайпер, стрелявший с противоположной точки.
Версий убийства Кеннеди не менее дюжины. Одна из них была представлена в фильме "Джон Ф. Кеннеди. Выстрелы в Далласе" Оливера Стоуна, другая — в романе "11/22/63" Стивена Кинга. Различные источники утверждают, что это дело рук то ли КГБ (Освальд называл себя коммунистом, был ярым поклонником Кастро и даже три года жил в СССР, но летом 1962-го вернулся в США вместе с русской женой и дочкой), то ли обиженных кубинцев (кастровцев или, наоборот, антикастровцев, как в фильме Стоуна), то ли мафии, то ли военно-промышленного комплекса, то ли агентов ЦРУ, выполнивших заказ техасских нефтяных магнатов…
В фильме известного литературоведа Соломона Волкова "Диалоги с Евгением Евтушенко", недавно показанном по российскому телевидению, поэт вспоминает о встрече с 42-летним сенатором Робертом Кеннеди — младшим братом покойного президента, который тоже решил баллотироваться на высший пост. Евтушенко спросил у него: "Такое несчастье лежит на вашей семье — вы не боитесь избираться в президенты?" Сенатор ответил: "Только это может помочь мне докопаться, кто убил моего брата". Но 5 июня 1968 года Америка испытала новое потрясение: Роберт Кеннеди, едва завершив речь по случаю победы на предварительных выборах в штате Калифорния, был смертельно ранен и днем позже скончался. Евтушенко, написавший тогда: "Я пристрелен эпохой, / Роберт Кеннеди, Бобби, / за отсутствием бога / выдвигавшийся в боги", и сейчас абсолютно уверен: "Его убрали только по той причине, что он хотел продолжать поиски убийц брата".
Приводимое ниже стихотворение Германа Плисецкого "Памяти Джона Ф. Кеннеди" создано за год до этих событий, в 1967-м. Наряду с поэмой "Труба" оно вошло в антологию русской поэзии "Строфы века" и по-прежнему звучит так, будто написано сегодня. Ибо поэт размышляет о вечном — о поединке птицы и змеи, об окружающем нас зыбком мире, где, видимо, сошел с ума диспетчер, следящий за движением планет, и фанатизм, хмелея постепенно, лезет из всех щелей, коричневый и пенный.
ПАМЯТИ ДЖОНА Ф. КЕННЕДИ
Реквием
Газеты проданы. В них все объяснено.
В учебном складе верхнее окно
старательно кружком обведено.
Стрелой показан путь автомобиля.
А из кружка, похожего на нуль, —
прямой пунктир трассирующих пуль...
"О Господи! Они его убили!"
И этот одинокий женский вскрик
звучит уже отдельно от газеты,
звучит над ухом, словно рядом где-то
он сам собой из воздуха возник.
Прошел через вагоны проводник.
У двери двое курят сигареты.
Храпит пьянчуга. Шляпы и береты
виднеются из-за газет и книг.
На электричке, следующей в Клин,
без остановок докачусь до Химок,
разглядывая бледный фотоснимок,
где все еще счастливая Жаклин,
всеобщей окруженная любовью,
вот-вот в лицо увидит долю вдовью...
Остановись, убийственный момент!
Не надо оборачиваться, Джеки!
Поднявши руку, ныне и навеки,
пусть едет по Техасу президент!
Бывают же обрывы кинолент?
Плотинами перекрывают реки?
Остановись! Пусть будет прецедент.
Но нет, не остановишь катастроф.
Лязг буферов звучнее наших строф
на горках, где тасуются составы,
где сцепщик мановением руки,
как бог, вагоны гонит в тупики,
вывихивая ломиком суставы.
Отгадчик детективного романа,
я ощупью брожу среди тумана.
Сюжета мне никто не объяснил.
Стараясь превзойти Агату Кристи,
ищу во всем какой-нибудь корысти,
хитросплетенья закулисных сил...
А дело проще: просто этот мир,
в пространстве не имеющий опоры,
летит по кругу, наклоняя горы,
колеблясь от Гомера до громил.
И океаны мира, и леса,
и преисподняя, и поднебесье —
все это в ненадежном равновесье,
как и черты любимого лица.
Как одухотворенные черты,
накрытые внезапно злобной маской.
И ты с луны свалился, и с опаской
их трогаешь рукою: "Это — ты?"
Или с улыбкой в комнату входя,
вдруг попадаешь в силовое поле
тяжелой воли вражеской, хотя
дискуссия всего лишь о футболе.
Так, друг на друга поглядев едва,
немеют, ничего не видя кроме,
два жителя чужих галактик, два
химически чужих состава крови.
И фанатизм, хмелея постепенно,
свой оловянный взгляд вперяет в них...
Из всех щелей, коричневый и пенный,
из всех щелей — из мюнхенских пивных!
Но есть надежда! Есть еще, земля,
в твоих амбарах сортовое семя.
Есть золотые, как пшеница, семьи:
зерно к зерну отборная семья.
Отцы, преодолевшие моря,
и матери, спокойные, как реки.
Закройщик их кроил наверняка:
ткань, словно кожа чертова, крепка
и в детях не износится вовеки.
Есть крепость человеческой семьи!
Враскачку, на другом конце земли,
в полупустом заплеванном вагоне
я думаю об основном законе —
о поединке птицы и змеи.
О небе, слепо верящем в крыло,
о хлябях, облегающих село,
плодящих гадов и враждебных хлебу.
О том, что жизнь земная рвется к небу,
сама себя за волосы схватив.
Я думаю, что это — лейтмотив
всех Рафаэлей, Моцартов, Гомеров...
...У двери двое милиционеров
храпящего пьянчугу тормошат.
Грохочет мост, как путепровод в ад,
коптит закат, измазанный мазутом,
цистерны черные ползут своим маршрутом,
подбрасывая топливо в закат.
Скользят без остановок рельсы лет.
Под нами то и дело путь двоится.
Колеблется вагон, словно боится
свободы выбора: да или нет?
Вслепую тычется: чет или нечет?
Не веря, что сошел с ума диспетчер,
следящий за движением планет.
Из материала, подготовленного к публикации в журнале "Русское слово" (№ 12/2013)
