Ну, вот, опять приходится спорить с коллегами по протестному движению. На этот раз с социологом и "сетевиком" Игорем Эйдманом, судя по публикациям, левым коммунистом (западный термин "свободный коммунизм" в нашей стране не употребляется), который обрушился с резкой критикой за самодовольство на "упертых" российских либералов.
Строго говоря, в России словом "либерал" называют/ругают представителей двух совершенно различных систем взглядов.
Первые — это сторонники умеренных реформ в условиях умеренного режима, гарантирующего и расширяющего автономию личности.
Второе — это сторонники приоритета личных прав перед общественными и государственными интересами, считающие, что личность должна делегировать обществу только те права, с которыми не справляется, а общество — государству, местная власть — центральной — также те прерогативы, которые им эффективно реализовать невозможно. От этого вера в частнособственнический рынок и идейный и политический плюрализм, представления о том, что демократия — это честное соревнование политических проектов.
В обществе незавершенной буржуазной революции, находящейся в фазе феодальной реакции,
либералы как таковые (т.е. либералы второго типа) возможны лишь в качестве редких частных персонажей.
Более того, по критериям либерализма, ставшими у нас главенствующими, во Франции 1793 года классическим либералом был бы признан казненный гражданин Луи Капет — умеренный прогрессист, проводивший умеренно прогрессивные реформы.
Те, кого в России называют/ругают либералами — это классические буржуазные революционеры. Тот "большевизм", которым их попрекают — это нормальное "манихейство", свойственное любому уважающему себя революционеру. 220 лет назад во Франции революционные либералы самоназвались "патриоты", 25 лет назад в СССР — "демократы". Ставить революционеру в вину нетерпимость, воинственность, целеустремленность, склонность делить социальную жизнь на "светлую" и "темную" стороны — это насмешка. Без всех этих качеств он мгновенно проигрывает. И своим оппонентам, и своим конкурентам в революционном лагере. Только проиграть он не хочет, поскольку искренне убежден — его поражение и победа контрреволюции означает гибель для общества и страны, а его проигрыш внутренним оппонентам означает торжество ошибочной политической линии, обрекающей на проигрыш дело революции. В этом и трагедия честного революционера — он всегда исходит из того, что лишь он (и те, кого он считает своими вождями) знает рецепт спасения. В этом его сознание сродни религиозному, ибо истинный верующий всегда исходит из того, что поражение его церкви или распространение еретического направления грозит гибелью и церкви, и душе.
Коллега Эйдман упрекает идейно мотивированных буржуазных революционеров тем, что они так же идейно мотивированы, как и побежденные ими противники — коммунисты-(пост)сталинисты. Просто 40 лет назад в СССР и Восточном блоке (государствах Варшавского договора) схватились два идеологических противника — сталинисты и будущие буржуазные революционеры. Коммунисты-реформаторы и диссиденты социалистического и религиозно-консервативного толка были постепенно, со всем уважением их заслуг оттеснены в зону маргинализации.
Российские либералы (для простоты буду в дальнейшем называть буржуазных революционеров именно так), скажем честно, имеют повод для самодовольства — коммунизм они победили. Более того, основания для самодовольства имеет либерализм в целом. В XVIII веке либерализм победил королевский абсолютизм, феодализм и клерикализм, руководимый иезуитами. В XIX веке — добил монархизм, аристократизм и клерикализм. В XX веке — сперва победил нацизм, затем социалистические тенденции в западноевропейском обществе, а под конец столетия и советский коммунизм, вынудив коммунизм китайский и индокитайский идти по пути рынка. Во всех мировых турнирах либерализм — пусть и с трудом, часто жуткими методами и привлекая жутких союзников — но лидировал. Очевидный крах Иранской революции, поражение революционных исламистов в Египте, Тунисе и Ливии — симптомы того, что
либерализм берет вверх и над своим последним самым жестоким врагом последних двух десятилетий — исламизмом.
Либералы могут гордиться и тем, что они — самая "трезвая" и "честная" партия. Либералы в принципе исходят из полного отказа от любой социальной мифологии — религиозной, национальной, историко-романической, из неприукрашенного взгляда на народ, на общество, в т.ч. "гражданское". Если либералы и прибегают к пропагандистским клише, то делают это как специалисты по рекламе, которые отлично знают, что чем хуже сорт сока или стирального порошка, тем более трогательная девушка (или дедушка), должны его прославлять. Чтобы не говорилось об обмане либералами масс, сравнение между западным и советским магазином 90 года, и советским магазином и ельцинским магазином 93 года говорило само за себя и несло либералам победы.
Я не понимаю, почему Игорь Эйдман удивлен убежденностью российских либералов в своей правоте. Либералы видели, как побеждают во всем мире. Это при СССР член КПСС мог быть криптомонархистом, рыночником и пиночетовцем в душе. Представить, что некий деятель, разочарованный приватизацией, стал тайным социалистом, но под давлением среды притворяется либералом, очень сложно. Такие переходы происходят явно. Но, как правило, не в сторону социализма, а в сторону фашизма. Требовать от либерала отказа от убежденности в своей правоте из-за неудач либеральных реформ Гайдара-Чубайса так же странно, как предполагать, что шведского социал-демократа гложет раскаяние за преступления красных кхмеров, французского либерала — охватывает стыд за оппортунизм жирондистов или экстремизм якобинцев, а католик немедленно уйдет в атеизм или протестантизм, если ему ткнуть в глаза страдания Джордано Бруно.
В 1992 году либералами-рыночниками были почти все противники коммунизма. Некая фракция либералов (одна из полудюжины) получила шанс проводить свои взгляды в жизнь. Почему остальные должны за это себя винить? Кстати, партия "ЯБЛОКО" уже 20 лет играет на интеллигентском чувстве вины за действия "младореформаторов". И что, каков политический результат этого?
Победивший либерализм, как это происходит со всяким победившим течением, немедленно раскололся на движения, вступившие между собою в ожесточенную схватку.
Так сейчас линия идеологической конфронтации на Западе идет уже не между либерализмом и социализмом. А между правым и левым либерализмом. У каждого из этих полюсов есть своя функция. Правый либерализм защищает базовые ценности западного общества, выступая в качестве цивилизационного фундаментализма (в российском — неовизантийском в своей основе обществе — ту же социокультурную роль играют постсталинисты зюгановского толка и их аналоги). Левый либерализм адаптирует институты, созданные для защиты базовых ценностей, к новым вызовам, включая интеграцию незападных элементов — мигрантов, культур незападных стран. "Левый" Голливуд, свергнувший обоих Бушей, "мягко" несет в мир ту же правую в существе своем Американскую идею, которые Буши пытались нести "жестко" — на танковой броне.
Когда 18 лет назад я читал в Университете Натальи Нестеровой курс "прикладной политологии", то объяснял универсальную разницу между "правыми" и "левыми" так: "Левые" — это лоббисты будущего состояния данного общества, "Правые" — защитники его ценностного ядра, а следовательно, лоббисты прошлого. Поэтому при абсолютизме либералы — леваки, а правые — сторонники феодальных вольностей и власти церкви. При демократии либералы — правые, а социалисты — левые. Глядя из середины XIX столетия, видно, как неукоснительно левело западное общество. Самая умеренная германо-скандинавская социал-демократия тогда воспринималась бы как воплощение самого неистового коммунизма. В шутку можно сказать, что при Римской империи левыми были бы защитники грядущего феодализма (ограниченная, но личная свобода для земледельца и горожанина, независимость церкви от императора и гарантии прав для аристократии), а правыми были хранители идеалов сенатской республики, жесточайшего рабовладения и разграбления колоний как "общего трофея римского народа".
Сохранение левых позиций в сегодняшнем посткоммунистическом мире по этой схеме означает, что человечество движется к гипотетическому состоянию единой нации свободных и бескорыстных творческих личностей ("Мир Полудня" Стругацких, земляне из "Часа Быка" Ивана Ефремова). Почти весь прошлый век шел спор о том, какая цивилизация — русская или американская станет основой (цивилизационной матрицей) этого будущего единого человечества. Ни Германия, ни Китай и близко не смогли претендовать на такую роль. Русская "матрица" проиграла благодаря застою, поэтому в условно-либеральной России Брежнева чествуют заслуженно — его вклад в американский цивилизационный триумф столь же велик, как и вклад Николая II в триумф большевизма.
Но вернемся к отечественным либералам. Современные западные "внутрилиберальные" идеологические дискуссии так же искусственно перенесены на нашу почву, как, допустим, споры между троцкистами (теми самыми "свободными коммунистами") и сталинистами "о возможности построения социализма в одной стране", перенесенные в Испанию 1937 года. Ярости много, а общий смысл утерян.
Необходимо понять, что поскольку задачи буржуазной революции не решены, то главными социальными оппонентами по-прежнему остаются либералы и сторонники феодальных принципов. У нас эту роль играет номенклатурная рыночная бюрократия и силовая (чекистско-прокурорская) "опричнина". Игорь Эйдман неправ, определяя события 1991 года как раздел советской (общеноменклатурной) собственности между бюрократией. Суть того, что происходило с 1990 по 2000 год — это переход общеноменклатурной собственности к частной буржуазии, в т.ч. в форме захвата ее криминалитетом. Но все основные собственники на 2000 год, если и были выходцами из номенклатуры или КГБ, то из их нижнего слоя.
Повторное огосударствление собственности инкорпорацией ее в госмонополии разного уровня — это суть путинской опричнины, процесс настоящей феодальной реакции.
Не зря все организованные массовые протесты против путинизма проходили и проходят под либеральными (точнее, буржуазно-революционными) лозунгами ликвидации государственного рэкета и "опричного" перераспределения собственности и бюджета. А все путинское подавление буржуазной демократии 90-х служит именно обеспечению такого перераспределения. Но до сих пор частные состояния магнатов бизнеса значительно превосходят средний уровень номеклатурно-бюрократических или силовых. Либеральная фронда видит союзников в бывшей олигархии. Леваки, воспринимающие бизнес только как благодарных партнеров бюрократии, лишены возможности найти социального союзника.
Ошибка в определении правильной социальной диспозиции фатальна.
Точно так же ошибались троцкисты 75 лет назад, исходя из того, что сталинская номенклатура — это орудие кулачества. Превращение самих коммунистических функционеров в коллективный эксплуататорский правящий класс, понимаемый как класс феодальный по своей природе, пришло к диссидентам только начиная с Джиласа. Поэтому троцкисты проиграли Сталину, а диссиденты — выиграли у его преемников. Когда обещали низшим эшелонам номенклатуры возможность стать крупной буржуазией — элитой при демократии.
