Эпиграф первый: "Ты запомни, сынок, золотые слова – хлеб – всему голова, хлеб - всему голова".
Эпиграф второй: "Руководитель Минсельхоза Александр Ткачев попросил президента России Владимира Путина разрешить уничтожать на границе продукцию, которая попала под эмбарго. Об этом сообщает РИА Новости. Глава государства согласился с идеей и поручил администрации Кремля и правительству проработать данный вопрос с юристами. Премьер-министр Дмитрий Медведев тоже поддержал предложение Ткачева".
Что это значит?
У ленинградцев после блокады это было выражено совсем ярко: нельзя выбрасывать хлеб. Грех. Заплесневел – отдай голубям. Но не выбрасывай. По этому признаку, по отношению к хлебу ленинградцев были легко узнать.
Но не только в Ленинграде. То же самое было и в Москве. Так воспитывали в школах. И – в семьях, знакомых с голодом. А кто же был с ним не знаком, когда и начало шестидесятых еще было не таким уж и сытым. Что уж говорить про войну?
Мои родители про голод знали не понаслышке: отец – и про голод гражданской войны, и про голод в Сталинграде, была такая страница в истории войны; мама – про голодомор, и опять-таки – и про военный, и про послевоенный голод. С этим я и рос. В школе было тоже самое: хлеб выбрасывать нельзя. Мы тогда, в школе собирали и помощь голодающим народам... Голод – самое страшное бедствие... Хлеб – всему голова... В России с ее постоянными неурожаями и все время возвращающемся голодом это всасывали с молоком матери. Если и были какие-то общие скрепы – то, вот она, самая скрепляющая: святость хлеба.
Были ли те, для кого бросаться хлебом не было святотатством? Были, конечно. Но это были уже совсем отбросы, совсем пустые люди, ничего за душой... Тут ведь что самое страшное? Неуважение к умершим от голода. К их страданию. Такого человека не то, что в приличном обществе не встретишь, такой и в подворотне встречался редко. Тут не социальное положение определяло, а суть души. Совсем тупой должна быть душа, совсем бесчувственной... Нравственным и эмоцинальным идиотом ("идиотом"не в ругательном смысле говорю, а в медицинском) нужно было быть, чтобы посягнуть на хлеб. С заплывшими жиром мозгами. Редко такого человека можно было встретить. Очень редко.
Ну, хорошо – хочешь ты, чтобы не везли к тебе в дом еду. У тебя все сыты – просто не могут смотреть на еду. Объелись. Все. Ну, хорошо – ну, отними ты еду, конфискуй. А потом отдай тому, кто без еды умирает. А сегодня таких умирающих совсем не мало – мир большой.
Но уничтожать!? Нет, для этого нужно было зажраться до потери чувства в буквальном, в самом буквальном смысле слова.
Это же не высокие какие-то материи. Это же элементарно. Этому в первом классе учили. Да, какой там в первом – в детском саду. С пеленок. Где они росли? Кто их воспитывал?
Сегодня они президент, премьер, министр... Но дело даже не столько в них, хотя и нужно было нам немало постараться, чтобы такую пену вынесло наверх. Но остальные? Но мы с вами? Ведь не только протестов – никакого движения народной души не обнаружилось на весь этот преступный разговор. Преступный не в смыслу УК – в смысле совести.
Что так? Зажрались? Все зажрались? Да, вроде бы, и нет. Не так чтобы и сильно зажрались. Во всяком случае – не все.
Нет, не зажрались. Заржавели. Душой заржавели. Ничего в душе святого не осталось. Про духовность свою невероятную от духовенства своего невероятного слушаем. А сами тем временем погрузились в самую беспросветную бездуховность.
В такую, что по сравнению с нами сегодня и Америка, и Европа – светочи духовности.
! Орфография и стилистика автора сохранены
