При всей неповторимой маргинальности Путина (специфическом бэкграунде и психологической неадекватности), между ним и нами, признаемся, есть общее. Помимо советских корней, конечно. Прежде всего, невозможность осознать свою ограниченность.
То есть пределы этой ограниченности, безусловно, разные, но отсутствие инструментария для осознания ее – примерно одинаковое. И в любом случае трудно верифицируемое.
Я далек от сочувствия (тем более ложного: трудно жалеть потерявшего стоп-кран сумасброда с ролью Сусанина), но попытка анализа его последних действий (авантюры в Сирии) и выступления (в ООН) меня, по крайней мере, приводит к грустному осознанию собственной ограниченности. Нет, выразился неточно. Осознания не прибавляется, прибавляется понимание, что со мной дело обстоит примерно, как с этим нарциссом без рефлексии и тормозов.
То есть он-то сам, размашистый наш фраерок, представляет себя хитрым-прехитрым, хитрожопым-хитрожопистым, с легкостью обводящим вокруг пальца всех этих западных лохов с их гарвардами и принстонами.
А на самом деле вся эта история говорит нам: вот так и ты, дружок, – думаешь, что всех умнее, а на самом деле кто-то смотрит на тебя со стороны и от смущения отводит глаза.
Одна отрада – нет вокруг хора Турецкого, чтобы петь: ну ты, папа, сделал их опять под фанфары, ну, козлы, как повелись на сладкое, да, ты, папа – велик: скоро будем с тебя иконы восторга писать.
Вообще те, кому повезло жить с пожилыми людьми, безусловно, заметили, что амбиции – это та опция, которая отключается в человеке в последнюю очередь.
Вот уже ничего почти нет, а амбиции, требование (порой трогательное) признать за собой целый ряд неоспоримых достоинств булькают на поверхности как перловка в кипящем супе. То есть амбиции скукоживаются, конечно, пропорционально убыванию сил, но всегда на низком старте, как ушки на макушке. И если я правильно понимаю, отменить эту необходимость гордиться собой и до конца отстаивать правоту нет никакой возможности. Амбиции выше знаний, ума, дружбы, любви – включается обида, и все летит в мусорную корзину, ничего и никого не жаль. То есть жаль, конечно, но что поделать-то?
Амбиции, вестимо, не культурное свойство, а животное. Мы здесь мало чем отличаемся от братьев меньших: мой пес, которого я любил до отсутствия небанальных сравнений, умирая, старался поднять лапу повыше (шатаясь при этом) и рвался с поводка драться ощущаемой близостью соперника. В чем соперника-то? В жизни, жизни. Амбиции и есть – оболочка, в которую нам завернули подарок и вручили со словами: носи, пока не износишь. И мы изнашиваем, бьемся обо все на свете острые углы, но сбросить эту лягушачью шкурку не можем. Сбросим – и уже в другом мире, не вполне живых.
В этом смысле Путин, хотя только ради него стоило бы выдумать Нюрнберг в виде зеркала, в котором человек видит не себя, а свой образ в глазах других – ничем, сволочь, от нас не отличается.
Те, кто готов здесь начать приводить И те же выписки из книг, И тех же эр сопоставленье (мол, читать надо было в детстве больше), должен тормознуть на мысли о невозможности выключить амбиции из розетки натуры. И их (амбиций) победы с явным преимуществом над любой помехой справа в виде эрудиции или хорошего воспитания. И ум, и образование – вы будете смеяться – проценты, полученные от амбиций.
Мы, конечно, ценим неамбициозность, как синоним доброжелательности. В другом это приятно, но мать всех свершений – мерзкое желание быть лучше даже тогда, когда мы хуже. А ты говоришь что Путин такой же раб лампы, как и все. Повезло меньше, не в ту кастрюлю плавать запустили.
Это если о сходстве толковать, ну, и если хватит сил в зеркало Нюрнберга заглянуть: в нем только твои амбиции, и пустота вокруг в виде ореола.
