Белые медведи и айсберги в Мурманской области не присутствуют. Это не более чем шутка. Водятся бурые медведи на юге области и волки, а с большой Россией связывает уходящая в Норвегию качественная по отечественным меркам трасса "Кола". Там за четверть века население поредело на треть, ушла в кризис рыболовецкая индустрия, но в геометрической прогрессии выросли оклады у военных. И туда мы с фотографом Машей Катынской отправились на попутках из Москвы в июне. Мы месяц жили в двух районах Мурманска, побывали в Кирове, Мончегорске, прошли 80 километров к мысу Немецкий на побережье Баренцева моря, и попали в снежный буран в Хибинах. Общались с фанатами "Новороссии", ветеранами оппозиции, браконьерами и участниками коррупционных схем.

До Мурманска две тысячи километров и последовательная смена пейзажа с лесистой среднерусской равнины на карельские болота-озера и сопки Заполярья.

И снижение температуры от +25 до +8. Два с половиной дня — автостопом. Это когда стоишь у трассы и голосуешь; можно так ждать и пять минут, и несколько часов. Первая попутка с исмаилитом с таджикского Памира: "Много Китая в регионе, почти все товары от них, много воровства, большой чиновник вчера командовал бандой, потом ОМОНом, затем в ИГИЛ уходит".

К вечеру добираемся до поворота с М-10 на Кириши. До Ладожского озера — россыпь пришедших в упадок промышленных поселков. Жив нефтеперерабатывающий комплекс в Киришах, принадлежащий "Сургутнефти". Глазов — городок с дорогими продуктами, щербатыми улицами и подвыпившей молодежью вечером. Окраины заросли борщевиком, неудачным продуктом советской биоинженерии. Ядовитое растение. Дети поначалу курили его полые стебли, потом им ампутировали пораженные губы.

В Глазове нас подбирает Александр, местный, молодой, с редким для россиян интересом к краеведению. Где-то рядом проходил путь "из варяг в греки", течет Волхов, местный климат сырой, реки илистые, а по дорогам снуют лесовозы.

У Кондопоги, Карелия, прощаемся с густонаселенными местами. От города, известного народным сходом 2006 года, разогнанным силовиками, до порта Кандалакши зримая концентрация жизни минимальна. Города, правда, есть: Медвежьегорск, Сегежа, Полярные Зори, — но все в стороне от "Колы". Где-то на востоке идет мурманская железная дорога, отживает свое Беломорский канал. Север Карелии — места глуше, чем Южная Сибирь. Сотовая связь ловит раз в сто километров. Тысячу километров будут мелькать редкие заправки, штук пять кафе и замусоренные места отдыха на озерах черно-красного цвета. Таков песчаный пятачок у Сегежи, где мы раскинули палатку на ночь. За пределами все было завалено пластиковыми бутылками и экскрементами.

Ремарка: уже на севере автостоп прост. Долго голосовать не нужно. Деньги никто не просит. С одним водителем часто едем от сотни километров, бывает и всю тысячу. Иногда диалог с ними переходит в политическую плоскость. И тогда часто милые люди говорят, что "хохлы бурогозят, их надо "Градами" подмолодить", "мы не могли бросить русский мир Донбасса, как и братскую Сербию в Первую мировую", "все украинцы пьяницы и проститутки". Я не ожидал, что русские так одержимы ксенофобией.

Июньский Мурманск встретил дождем и полярным днем: час ночи не отличался от полдня. Сырость, прохлада, сочетание подмосковных конца марта с концом сентября. Редкие солнечные часы не согревали по-своему эпический город, температура изредка поднималась выше +12.

Жара — это когда +20 — приходила в этом году урывками раз десять, и то в основном в августе. Неудивительно, что летом в "Мурике", как его интимно зовут горожане, зримо меньше людей. Детей стараются отправлять к родственникам в большую Россию, семьи уезжают на юга. Жаловаться на "суровый климат" центральной полосы после этого как-то странно.

Мурманск имеет два лица: он унылый летом, противоестественно холодный в те месяцы, когда тело ожидает теплых солнечных лучей. Осенью и зимой (я провел в нем два снежных месяца в том году) он преображается. Над ним закаты космической красоты, впечатляют суровостью заснеженные сопки. И игра оттенков желтизны осенней листвы. Что до самой области — природа Заполярья сводит с ума в любой сезон. Это непередаваемо.

Русские пришли на Кольский полуостров уже в 12 веке. По морю. В 2016 году Мурманск отметит свое столетие. Спешно построенный поселок-порт рядом со старинным, шестнадцатого века городком Кола из-за потребности царизма в военных поставках от Антанты, в СССР он вырос до громадных размеров. Люди ехали в Мурманск работать и служить: за твердым рублем, северной пенсией. На полуострове была развернута брутальная армейская группировка, в море выходили корабли: исследовательские, грузовые и рыболовные. Один миллион 150 тысяч человек жило в тех суровых краях.

От былого размаха мало осталось. Обезлюдевших поселков хватает, как и вымирающих, вроде Териберки, где снимался "Левиафан".

Из-за перестройки область потеряла треть жителей, и в столице Заполярья прописано уже не полмиллиона, а триста тысяч.

А крупнейший порт европейского севера наделен всеми признаками запущенного города с пулом недостроенных зданий.

Но гораздо лучше выглядят Мончегорск, Апатиты и Кировск, ориентированные на горнодобывающую промышленность в Хибинах.

Мурманск вполне современный город: тут даже три "Макдоналдса", если это, конечно, показатель, вай-фай в автобусах, но при этом новых домов практически не строили три десятилетия. Что есть — это панельные девятиэтажки с кривыми потолками, часто переменной этажности из-за сопок, историческая "сталинская" застройка, "хрущевки", и вездесущие деревянные бараки, частично брошенные.

Не особо заботясь о человеческом роде, порт ударными темпами возводили для получения прибыли от моря, грузопотока и как временное жилье для военных. Черты склада в нем отчетливы, несмотря на красивую планировку. Здесь нет набережной у берега Кольского залива. В двух из трех районов Мурманска, окруженного чистейшими водоемами, употребляют вонючую воду из-за отвратительной системы водоснабжения. Неприятный вкус не исправляет и кипячение.

Брошенный в хаос постсоветского государства город после упадка 90-х все же сохранил кое-как градообразующие отрасли. Но и они подкошены санкциями "из-за Украины". Фразы про "чертов Крым", из-за которого в итоге терпит урон рыбная отрасль, здесь можно услышать, если посидеть поболтать с местными. Кстати, как ни странно, но морепродукты в Мурманске, стоящем на берегу Кольского залива (дальше — Баренцево море, кишащее рыбой), дороже, чем в Москве. Это из-за бюрократических палок в колеса моряков, в итоге предпочитающих работать на Норвегию. Такой вот нюанс российского самодурства на примере отдельно взятого региона.

Кто и как живет в Заполярье? Заметны моряки, рыбаки, судоремонтники, военные, много пенсионеров. Этнически Мурманск однообразен. Более девяноста процентов народа — русские, много украинцев, ассимилированных и не очень. В 1989 году каждый десятый мурманчанин официально записался как украинец. Но ни одной украинской школы или культурного учреждения нет. Такая составляющая властями игнорируется. "Я бы отдал детей в украинскую школу, но где она?" — говорил мне оппозиционер Дмитрий Гашута.

Едва ли каждый двадцатый относится к прочим этносам. Даже дворники во дворах русские. Малочисленные выходцы с Кавказа в основном говорят без акцента. Наверное, это мечта русского ультраправого: заполярная Гиперборея.

Впрочем, националисты непопулярны. Как и любая форма оппозиции. Политически Мурманск вымерший. Бывшие активисты оценивают его как "красный, ментовской город". Лидеры националистов подались в эмиграцию из-за симпатий к "Новороссии" контингента "Русского марша". Александр Валов получил контузию в подразделении Нацгвардии Украины "Азов", был чуть не депортирован домой. Гашута, став первым, отбывшим административный арест за демонстрацию флага "Правого сектора" ВКонтакте, работает поваром где-то в Еврозоне. "Русский марш" не проводится после 2013 года, а если долго бродить по городу, то можно найти немного старых граффити "Россия для русских", "Хайль Гитлер" и "ДНР". А некоторые отправившиеся добровольцами на Донбасс в поисках вожделенной ультраправой русской хунты, разочаровавшись, возвращаются обратно.

Левые представлены многочисленной субкультурой анархистов-антифа, замкнувшихся в пределах рок-клуба. Отделение "Другой России" отпало от партии на волне проклятий Лимонова в адрес "Революции Достоинства" в Украине; оставшийся единственным на весь город "лимоновец" пьёт водку. Некогда знаменитый нацбол Руслан Хубаев, отсидев восемь лет за хранение наркотиков и участие в "Манежном сходе", требует держать в тюрьме Надежду Савченко и предпочитает не жить в Мурманске. Боится сесть.

В общем, мурманчане (кстати, "мурман", корень слова "Мурманск", — это "норвежец" по-старорусски) живут бытом, а не политикой, но государственный строй не одобряют. Заработать в области определенно нелегко. В Мурманске с работой полегче. Есть как и низкие зарплаты за рутинный труд, так и шальные деньги для военных и браконьеров, и нормальные — в промышленности. Зарплаты в Мурманске лучше, чем в уральской глубинке, но хуже, чем в Подмосковье. Грузчик получает 20 тысяч, администратор ночного клуба — 30 с копейками, специалист на корабле — за 50 тысяч. Наемник в армии от 50 до 100. Часто — за просиживание штанов.

Жизнь в Мурманске и области нельзя назвать дешевой: на полках доминируют привозные товары. Город усыпан универмагами "Евророс", диктующими неприличные цены. На треть или вполовину выше, чем в бюджетных магазинах Москвы, если сравнить. При этом сказать, что горожане игнорируют сеть, — неверно. Демократичней ценники в сети "Семья", "Магните" и гипермаркетах "Окей". А вот заходить в дворовые магазинчики, ну, я не старался — дорого. А так, цены и в Никеле, и в Мурманске, и в Кирове — на одном уровне.

Снять нормальную, однокомнатную квартиру в Мурманске возможно за десять тысяч рублей. Наличие вида на море или его отсутствие на стоимость аренды не влияет. В каком-то поселке, как Абрам-Мыс, сдают за меньшую почти в два раза сумму.

Демократичны такси: из одного конца города в другой, два-три десятка километров, провезут за 200-250 рублей. Но подождать машину придется. В праздничные дни такси заказывают за несколько часов до поездки. Общественный транспорт, двадцатирублевые автобусы с тем самым вай-фаем, передвигаются исправно, но до двенадцати ночи.

Так как снабжение идет в основном из северо-запада России, у Мурманска ориентация на Санкт-Петербург, а не на Москву. В Питер едут учиться, за вещами, работать и, наконец, переезжают туда, купив квартиру. Покидает регион чаще молодежь. Или пенсионеры, моряки и отставники. Но вымирать Мурманск не готов. Живут в нем и такие, кто перебрался с "югов". "А знаешь, почему я тут живу? Я сам брянский. У меня здесь уже два джипа, грузовик, две квартиры, моторка, акваланг, снегоход, квадроцикл. Дети не будут вкалывать, как я. Да, погода не очень, но привык", — делился Алексей, многопрофильный частник. "Я в Мурманске построил свое будущее. Могу кормить семью не помоями из магазина, а настоящим мясом и рыбой: оформил лицензию и стреляю оленей, зайцев. Семгу ловлю".

Других манит дух Заполярья. "Не могу без Севера: когда призвали, в области оказался, теперь каждый год приезжаю по несколько раз на сезонные работы", — рассказал Костя из солнечной Кубани, ветеран морской пехоты, прошедший Чечню, пока его нещадно ела мошка. Я его слушал и понимал. Да, суровейший климат, суррогат летнего периода, цены в магазинах, но Кольский полуостров притягивает к себе меня который год. Выбирая между Москвой и Мурманском, я бы не жил в столице. Но это уже лирика.

Мы приехали на месяц за Севером. Мурманск служил базовым лагерем, источником физического отдыха. Заполярье мы впитывали в недельных походах на полуостров Рыбачий и в Хибины, в горы. Там царил мир сопок, покрытых ягелем, снежники, холодные озера, низкорослые леса, полные комаров, и смена погоды по два-три раза на день. По пути и на самом Рыбачьем следы Второй мировой: остатки колючей проволоки и мин, выбитые-выцарапанные в граните окопы. И легенды о блиндажах, полных скелетов. Я плавал в обжигающих озерах, там, где дно не знает следов человеческих ног, купался в мрачном Баренцевом море, пухнущем йодом. А в Хибинах солнце чередовалось с ливнями и буранами; древние горы не торопились пускать к себе, с их каньонами, водопадами и игрой солнца на камнях, что так ценят фотографы.

Российская система лишает граждан многого. Здравоохранения, справедливости в суде, прав на национальное достояние: дары природы, как рыба и лес. Одно из немногих прав — путешествие по "дикой природе". Мало в каких регионах дотянулись до обложения туристов данью, как в Горном Алтае и на Байкале, где расцвели природоохранные учреждения с директорами, оружием выбивающими с походников деньги. В Мурманской области этого пока нет. Хотя желающие есть: депутаты, как Руслан Белашов, они же — бизнесмены Печенгского района. Планируют перегородить путь на Рыбачий постом ОМОНа и взимать деньги за посещение. Дескать, неразумные туристы без них заблудятся и умрут. Они же, у губы Кутовой годами готовят экотурбазу. Возвели несколько домиков. Еще выписали семью якутов. Так имитируют потемкинскую программу — реанимацию оленеводства. Саамы, изначальные жители Кольского полуострова, от этого дела давно отошли, да и насчитывается их едва полторы тысячи человек. Якутов я принял за саамов.

К счастью, самодеятельность депутатов вялая. Печенгский район еще вольная туристическая Мекка. А туризм специфический. Кроме безумно красивой природы — руины прошлого. Население на побережье исчезает. Десятки и десятки рыболовных станций, поселков и военных баз стоят мертвыми. Ветер с Арктики гуляет по ветшающему жилью. Мы были в двух мертвых поселках. Вайдагуба и еще одни безымянные развалины. Когда-то на Рыбачьем жили сотни поморских, норвежских, а затем советских рыбаков. В 21 веке: турбаза, метеостанция и несколько десятков военных на базах, название которым — "дыра": ни КПП, ни запретки. Браконьерство и водка. И ближайший магазин за сто километров по грунтовым и горным дорогам, где скорость 10 км/ч. Хотя приезжающие на учения морпехи, "черные береты" из Киркенеской бригады, имеют бравый вид и годную технику.

Видели мы и браконьеров; они на побережье предлагают чистое крабовое мясо по пятьсот рублей за килограмм. В магазинах Мурманска оно стоит в пять раз дороже, но китайское. Крабов в Заполярье ловить запрещено. Уголовно наказуемо. Тем временем крабы, размножившись как саранча, способствуют сокращению рыбного поголовья.

Еще браконьеры ловят семгу. Легальная ловля одного "хвоста" дается за 280 рублей. "Бреки работают один месяц, когда идет нерест. Потом год живут, кто удачливый — в Гоа уезжает. Легкие деньги развращают. Но другой работы нет. Иногда устраивают показательные засады с ФСБ, ОМОНом, пограничниками. Всерьез не мешают, все куплено", резюмировал собеседник. Рыбу и крабов он ловит без ограничений. Но только для семьи.

Если море кормит безработных на их страх и риск, а в нормальном рыболовстве государство не заинтересовано, то крупный капитал всерьез использует недра региона. Ближе к Норвегии есть город Никель, там добыча никеля. Город пахнет сладковато. Выбросы. До уровня отравленного Норильска не дотягивает, но приятного мало. А возле Мончегорска, у трассы "Кола", пейзаж из разряда постапокалипсистические фильмы снимать. Выжженная лесотундра, сопки рыжего цвета с погибшими деревьями. Советский союз нещадно эксплуатировал Хибинский горный массив. Это пытаются исправить, одной рукой ставя фильтры и высаживая деревья, а второй — посягая планами новых разработок сократить девственные части гор и так обкусанных карьерами Хибин.

Сами Мончегорск и Киров вопреки тому, что промышленные центры, — достаточно милые города. "Вы думали, у нас тут ужас? Нет, мы очень любим и гордимся Мончегорском. Все чисто, совсем не как в обшарпанном Мурманске", — сказали нам ребята-туристы, которые выводили нас, заблудившихся, из бурана в хибинских горах. И провезли на экскурсию к себе. Люди Севера.

Глядя на все, думается, что Мурманская область имеет все шансы добротно жить при двух подходах. Когда она будет нужна как была нужна Советской империи (но ее нет и никогда уже не будет, вопреки красно-коричневой публицистике Проханова и Лимонова). Или когда руководят без коррупции. Как заполярными регионами Канады и Аляской.

На обратном пути мы прошвырнулись по юго-западной Карелии, через Сортавалу. По территориям, некогда входившим в состав Финляндии. "Земля и природа — одна, но люди живут по-разному. Там, в Суоми, — чистота, здесь упадок и грязь", — резюмировал карел Александр, ехавший к родственникам за границу. От финнов и шведов остались исчезающие, но добротные деревянные постройки и окруженные хаотичной застройкой памятники городской архитектуры. А на дорогах русской Карелии мелькали финские номера — то, как правило, катались россияне, граждане Финляндии. "Многие перебрались туда, в основном бездельничают на пособии", — уточнил водитель. Север оставил нас до следующего года.

Максим Собеский

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter

20.11.2015,
Мария Катынская