Первая загадка. Выглядит как церковь, горит как церковь — но не церковь? Что это? — Угадали, это сжигание Масленицы в Никола-Ленивце.

Вторая загадка. Кто написал о Николае Полисском, авторе отпламеневшей готики, следующие слова: "Быть непонятым — трагедия для художника. Быть понятым — простое человеческое счастье. Быть понятым неверно — привилегия гения"? Сурков написал. Владислав Сурков, самый серый из кардиналов российской политики.

Мысль о том, что художник говорит именно то, что он хочет сказать, вообще-то немножко не актуальна. В случае с пламенеющей готикой было сказано значительно больше того, что вкладывалось. Сильная вещь вышла. Апокалипсис. Потому и страшно. Потому и поляризуются мнения.

Эта картинка с пылающим объектом мгновенно поделила общество на фракции.

Кто верит в Магомета, кто — в Аллаха, кто — в Исуса,
Кто ни во что не верит — даже в чёрта назло всем...

В первый момент как будто линия водораздела проходила через "верую — не верую". Оказалось, все сложнее. Те, кто не понял, и те, кто в восторге, есть и по ту, и по другую сторону. Событие сработало по принципу "разделяй" и разделило очень жестко, поссорились те, кто до сих пор друг друга понимал. (Мы просто на всякий случай помним, что тот, кому на руку любое разделение, в особенности внутри либеральных кругов, тот и будет властвовать.) Все поссорились со всеми. Аккурат в Прощеное воскресенье.

Художник отражает эпоху, хочет он этого или нет. Нельзя сбежать ни во внешнюю, ни в ту внутреннюю Монголию, которая в Калужской области. И дело вовсе не в том, что Рашатудэй транслировала live весь процесс, потому что режиму это выгодно, и не в том, что Полисский мог бы сознательно работать в унисон с политтехнологами, поскольку был как-то предметом интереса серого кардинала российской политики. "Быть непонятым — трагедия для художника. Быть понятым — простое человеческое счастье. Быть понятым неверно — привилегия гения", — эти складные слова Владислав Сурков как раз об этом художнике написал еще в 2008 году, видимо, превентивно ("Артхроника", №6). Просто художник не может не отражать. Он не может выйти из контекста. Хороший художник — это хороший ретранслятор.

И еще. Для кого-то новость, что символ устроен так, что он работает сам по себе? Бессмысленно говорить о том, что крестов, алтаря или престола не было. Механизм работы символа такой надежный, что то, что выглядит как церковь, горит как церковь — может впечатлить как горящая церковь. Разве что совсем неграмотные защищены и могли решить, что это что-то вроде замка. Это была не модель. Это был символ. Жечь символы — опасная бытовая магия.

Даже если автор имел в виду только визуализацию термина "пламенеющая готика", попутно и независимо от него туда оказались вложенными еще несколько значений и идей. Получился коктейль похлеще молотовского.

К тому же сам по себе огонь — архетипически сильная штука. Действует на подсознание. Старинные "гори оно огнем" и "синим пламенем", "не шутить с огнем", "спички детям не игрушка" дополнились новыми мемами "аффтар жжот" и "зажигает", "жги, Господь" и т.д. В русской культурной традиции огонь никак в качестве символа обновления не присутствует, зато есть в русской сказке мотив, где солдат, попавший на службу к черту, должен непрерывно подкладывать дрова под котлы. И вообще, у нас скорее срабатывает советско-большевистская традиция: газета "Искра", "из искры возгорится пламя", "вечный огонь", — и все это на фоне пылающих и разрушаемых новой властью церквей.

Как сказали мои православные друзья, это был еще и bad timing, было выбрано плохое, неправильное время. Но ведь там вопрос о выборе момента не стоял, жечь чучело предполагается именно в этот день — и только. А вышла куча неправильных совпадений. Действие пришлось на Прощеное воскресенье, да еще и срезонировало так, что вместо взаимного прощения все обвиняют всех. Разве что самому автору пришлось подробно извиняться. Это раз.

К тому же в этот же день, на пороге православного храма совершается убийство пятерых женщин в Дагестане в Кизляре. Это два.

Дальше. Сжигание масленицы — это вроде бы конец язычества и замещение его христианством. Однако тут все наоборот: в огне горит христианский храм, утверждая торжество язычества. И это в стране, где вера слишком часто подменяется странноватыми суевериями, далекими от христианства. Это три.

И наконец, в эти же дни, 16-18 февраля, отмечается память событий в Росице, где в феврале 1943 года в костеле были сожжены 1528 человек.

Вдобавок к этому в историческом контексте нашей страны церковь в огне — это буквальный пересказ родной истории о горящих во время репрессий храмах. И вообще, заметим, все происходит в государстве, где иноверцы не в почете, потому нетрудно увидеть метафору разжигания розни (условно-католический собор, то есть репрезентация западного христианства, сжигаемая на территории, подконтрольной государственной РПЦ). То есть имел место еще и bad placement, не там, не в том месте. А когда все и так уже горит огнем, когда общество накалено, картинка с пылающими очертаниями храма падает на неблагодатную, но зато очень продуктивную почву.

Вышло не тогда и не там. Вроде бы.

Вроде бы все вместе стало инсценировкой на тему "Жги, Господь". Художник сказал то, что он, может быть, говорить вовсе не собирался. Он сказал, что апокалипсис у нас уже настал. Почему сказал? Да потому что художник смелее общества. И честнее, поскольку не думает, а визионерствует. Транслирует, так сказать. Просто перевод у каждого получается свой. И в другое время и в другом месте ни реакции такой не могло быть, ни действия.

Многие перед лицом такой вот картинки, с именно таким горящим силуэтом, обнаружили себя в шоке. Но не все.

Событие защищают образованные, с холодным сердцем архитекторы, которые в нем видят чистую архитектурную позднеготическую форму. Событие понимают пока еще необразованные дети и подростки или невежественные взрослые, для которых это просто замок какой-то, красиво же. В этом действе не видят ничего хватающего за самую сердцевину души те, для кого искусство — просто искусство, это когда красиво и сносит крышу. Этим действом восторгаются, и справедливо, те, кто знает слово "трансгрессия" и понимает, что в изменении смысла на противоположный, в выходе за рамки, в предельном опыте сближаются искусство и религия. В конце концов именно трансгрессия, противоречие, парадокс — основа религии и веры. Смерть Бога. Рожденного — и несотворенного. Целиком человек и целиком Бог. Умер — и этим утвердил вечную жизнь.

Короче, это был никакой не макет. Это был символ, и довольно мощный.

И важный постскриптум.

Хочу еще раз уточнить, что этот текст никак не о порицании художника. Он о сочувствии. И к нему, и к нам, и к искусству, и к вере. Ужасно, ужасно жаль, что оказалось невозможным спрятаться ни в чистом искусстве, ни в деревне. Как неслось из каждого утюга в моем советском детстве, нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Нельзя убежать. Мы все чумные. Мы все зараженные. Мы все внутри государства, с огромной скоростью двигающегося в сторону развитого фашизма. И действия наши, и наше восприятие неизбежно соотносятся с этим фактом. Увы.

Тата Гутмахер

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter