Одним из важнейших элементов разрыва является образовательный.
Вообще постсоветские люди в России оказались неожиданно похожи на современных американских республиканских избирателей. У них есть общее – фрустрация. У одних – в связи с распадом СССР, у других – с глобализацией. И в обоих случаях с сильным ударом по привычному ощущению собственной значимости, уходом понятного мира, основанного на привычных ценностях. В России это действительно поколенческая проблема, потому что фрустрация затронула и немалое число людей, адаптировавшихся к рыночным реалиям или даже преуспевших в 90-е годы. В США немалую роль играет географический фактор – жители внутренних, "красных" штатов настроены более консервативно, чем "синих" прибрежных.
Но есть существенное отличие. Идентичность республиканских избирателей в США в значительной степени связана с религиозным фактором – это люди, которые смотрят по телевизору выступления проповедников и по воскресеньям ходят в церковь. Российское общество куда более секулярно, несмотря на многочисленные апелляции к православной духовности. Количество практикующих верующих невелико по сравнению с США. Зато среди советских поколений существует настоящий культ образования. Если советское здравоохранение с ностальгией вспоминают за его бесплатность, то образование – еще и за качество.
Образование традиционно связано в СССР/России с общественным статусом – отсюда и известная советская "цепочка страхов": будешь плохо учиться – пойдешь в ПТУ – станешь дворником (то есть займешься малоквалифицированным трудом). Попытки советского руководства перенацелить молодежь с высшего образования на профессиональное заканчивались неудачей. Когда же в постсоветской России резко увеличилось количество высших учебных заведений и появилось платное образование, то число студентов стало "зашкаливать" - родители всячески стимулировали учебу своих детей и готовы были платить, резко урезая собственные расходы. А для юношей учеба стала и возможностью получить отсрочку во время чеченских войн.
Представление о качественном советском образовании тесно связано с образом "самой читающей страны". Причем скука соцреализма вела к увлечению исторической литературой, очередям в библиотеках за романами Пикуля, описывавших историю дореволюционной России как череду справедливых войн (наступательных и оборонительных) с минимумом надоевшей классовой борьбы - а если она и появлялась, то в неожиданном ракурсе; например, положительным героем оказывался вице-губернатор, временно управляющий губернией во время первой русской революции ("На задворках великой империи"). Увлечение историей вело к расширению кругозора и, одновременно, к укреплению веры в правоту России в борьбе с любыми врагами. О травмирующих моментах истории старались не вспоминать.
Оборотной стороной устоявшегося представления о советском образовании является восприятие современной молодежи не только как непатриотичной, но и необразованной. Старшие поколения невысоко оценивают степень компетентности молодых, а попытки развернуть образование в сторону потребностей современной рыночной экономики, отказавшись от привычных советских подходов, воспринимаются ими как образовательная деградация. Отсюда сильнейшее неприятие ЕГЭ и "болонской системы" (еще задолго до официального отказа от нее) в сочетании со стремлением вернуть советские экзамены и универсальный пятилетний "специалитет".
Такой разрыв способствует еще одному важному процессу. Любые старшие поколения критически оценивают младших, но в условиях преемственности поколений – в том числе в образовательной сфере – этот фактор существенно смягчается. Как говорили в советское время про пионеров, смена смене идет. Теперь же старшие поколения откровенно опасаются оставлять страну молодежи, считая, что она не только недостаточно патриотична, но и не знает российскую историю, и вообще плохо образована.
! Орфография и стилистика автора сохранены
