Нацболы-политзаключенные Татьяна Харламова и Игорь Щука, год назад устроившие акцию против передачи российских островов Китаю, 14 октября вернулись в Москву из Хабаровска. За мирную акцию их обвинили по трем статьям Уголовного кодекса: "Участие в деятельности экстремистского сообщества", "Оскорбление представителя власти" и "Возбуждение ненависти либо вражды". Почти чудом 1 апреля их выпустили под подписку о невыезде, однако из-за угроз со стороны УБОПа нацболам пришлось покинуть Хабаровск. Проехав почти через всю страну автостопом, Татьяна и Игорь попытались выехать в Белоруссию, однако недалеко от границы они были задержаны и этапированы обратно в Хабаровск.
Во время этапирования, длившегося два с половиной месяца, Татьяна Харламова, находившаяся на четвертом месяце беременности, потеряла ребенка. За политических заключенных вступились российские и международные правозащитные организации, в защиту проводились митинги и пикеты. В итоге процесс над Харламовой и Щукой завершился неожиданно: 30 сентября суд признал их виновными, однако приговорил к 10 месяцам лишения свободы, которые нацболы уже отсидели. Политзаключенные вышли на свободу из зала суда в тот же день, что нечасто происходит в современной России. После своего возвращения в Москву из Хабаровска нацболы дали интервью Каспаров.Ru.
— Игорь, Татьяна, изменилось ли ваше отношение к проблеме передачи российских островов Китаю?
Т.Х.: Конечно, нет! После официальной передачи островов проблема стала еще острее — в Хабаровске все больше китайцев, вода загрязняется... Проблема как была, так и осталась. Мы нисколько не жалеем, что участвовали в этой акции. Другое дело, что сейчас эти острова уже переданы Китаю. Но мы хотя бы привлекли внимание общественности к данной проблеме. Я считаю, что о передаче российских территорий надо говорить, поскольку после Китая о своих правах на наши земли заявляет Япония.
— Расскажите, как к вам относились в тюрьме?
Т.Х.: Многие в тюрьме говорили о нашей акции: "Вам нечего делать", но многие взрослые умные люди, которых в тюрьме сидит огромное количество, говорили: "Молодцы, ребята". Однако в основном мы встречали равнодушие… Зэки есть зэки...
И.Щ.: А есть люди, которые кричали: "У меня бабушку коммунисты убили". Просто не всем расскажешь, что мы далеко не коммунисты.
— Как получилось, что вас отпустили под подписку о невыезде?
Т.Х.: Нас повезли на очередное свидание со следователем, думали, что будут допрашивать, как обычно, а нам дают в руки подписку о невыезде. Это было первого апреля. Я еще подумала, что следователь смеется над нами — он такой шутник у нас большой был, — но тут за нами приходит наш товарищ из Хабаровска, который сам удивлен, что нас видит. Ему говорят: "Все, забирай, теперь они живут у тебя".
— Почему вы уехали из Хабаровска?
И.Щ.: Первого мая нам позвонил сотрудник УБОПа Колесник и сказал, что мы должны подъехать туда-то за полчаса, а поскольку мы под подпиской, то обязаны являться по первому требованию. Мы приходим, а нас забирают, отвозят в центральное РОВД Хабаровска и составляют протоколы о том, что мы ругались матом...
Т.Х.: И распивали алкогольные напитки в неположенном месте.
И.Щ.: А еще мы находились в городе без регистрации. Под подпиской, но без регистрации! Сделали две административки (протокол об административном правонарушении — прим. ред.) и сказали, что перед саммитом (саммит Россия — ЕС проходил в Хабаровске 21-22 мая 2009 года — прим. ред.) нас обратно закроют...
Т.Х.: Или же мы идем особым порядком, то есть полностью признаем свою вину. Но мы посчитали, что не можем признать вину, и решили уехать.
— Вы проехали автостопом всю страну — от Хабаровска до Смоленска. Ваши ощущения.
Т.Х.: Хочу сообщить Владимиру Владимировичу Путину, что ему нагло врут, когда говорят, что дороги ремонтируют! Воруют ваши деньги, Владимир Владимирович. Нет в России никаких дорог!
А вообще, конечно, люди помогали. Мы выезжали на такое большое расстояние, у нас на руках было 700 рублей. Естественно, что нас и кормили, и поили, и спать укладывали. Может, мы безумные счастливчики, но за 11 дней мы ни разу не ночевали на улице где-нибудь в Сибири. Была даже такая ситуация, когда девушка из какого-то кафе наперекор своему начальнику тайком нас пускала переночевать. Люди нормальные у нас в стране.
И.Щ.: Мы говорили, что едем к бабушке в Белоруссию.
— Расскажите про ваше задержание в Смоленске.
И.Щ.: Мы ехали в автобусе, до Смоленска оставалось 7 километров, когда на посту автобус остановили, зашли сотрудники милиции с фотографиями каких-то людей и сказали, что ищут тех, кто нападает на инкассаторов. Однако из всех пассажиров почему-то забрали только нас.
Т.Х.: Вполне возможно, что это действительно получилось случайно, а может, и нет. У нас нет точной информации, поэтому глупо говорить, что это провокация.
— Какие были ощущения?
Т.Х.: У меня была одна мысль: "Опять!"
И.Щ.: А я о другом думал: "Иркутск, Иркутск мне придется проезжать". Просто это самый печальный регион для тех, кто едет этапом…
— Татьяна, история о том, как Вы потеряли ребенка, стала широко известна. Расскажите, если можно, об этом.
Т.Х.: Я могу об этом говорить, однако у меня нет документальных подтверждений. За день до того, как нас задержали, я была у врача, который подтвердил двухмесячную беременность. Я очень обрадовалась. Однако я не успела получить справку о том, что беременна. В СИЗО в Смоленске я сказала о своем положении и о том, что не могу находиться в холодном подвале. На это мне ответили, что раз у меня нет документов и живота, то подтвердить беременность я не могу, а на слово они мне не поверят. Я прошу отвести меня к врачу, поскольку чувствую себя ужасно, а мне говорят: "Транзиту гинеколог не положен, езжайте, девушка, дальше". И меня везут дальше, в Воронеж, не обращая внимания на жалобы о том, что у меня ужасные боли.
— Вам не предоставляли медицинскую помощь?
Т.Х.: Нет, конечно. Какая помощь? В итоге меня везут в Челябинск, где я и потеряла ребенка. Только там меня осмотрел врач, который сказал, что если бы в течение первой недели мне помогли, то все было бы в порядке. Однако никакой справки он мне не дал, поскольку я не местная, а проблемы ему не нужны. Конечно, было очень тяжело и психологически, и физически...
— Вы предполагали, что предстоит рожать в тюрьме или на зоне? Не боялись?
Т.Х.: Многие рожают в тюрьмах и на зонах, многие рожают еще в худших условиях.
— Игорь, расскажите про то, как Вы ехали?
И.Щ.: В Иркутске тяжелее всего было.
— Почему именно в Иркутске?
И.Щ.: Там давно такое постановление — все это пошло из-за наркоманов, — что когда приезжает зэк на ломке, ему говорят: "Сломай того-то, пускай на бумаге все официально пишет, и мы тебе дозу дадим". Дошло до того, что если ты не дашь показания... вплоть до х*я...
— До угрозы опускания?
И.Щ.: Нет, не угрозы... Например, те шесть человек, которые в уголке (в углу живут опущенные заключенные — прим. авт.) в Иркутске у нас жили, именно таким путем туда и попали. Я там провел три дня, и все эти три дня сидел на шконке и не спал. Все-таки, когда органы пытаются тебе противодействовать, это не так тяжело, поскольку среди заключенных существует какое-то единство, а когда сами зэки так поступают, то здесь ты бессилен.
— Татьяна, где женщине тяжелее всего?
Т.Х.: Везде нормально, жить можно. Ребятам тяжелее в этом плане. Взять тот же Иркутск. Я была свидетелем. Со мной по этапу ехали воры. Из Красноярска из лагеря везли вора и его ближайших друзей. Мы на два дня заехали в Иркутск, после этого они чуть ли не ползли по "столыпину" (по вагону — прим. ред.), потому что там настолько сильно "ушатывают".
— Избивают?
Т.Х.: Да, ломают людей. Они рассказывали, что в Иркутске заходишь в камеру, а тебя сразу бьют ногой и говорят: "Понял, куда ты попал?" Вот этот вор ехал в сторону Иркутска, и у него было шесть приближенных, а осталось после Иркутска трое — их там оставили до конца ломать, до опущения, до смерти. Красноярск, говорят, еще хуже. Если пацаны туда едут транзитом, то они в автозаке себе животы вспарывают, чтобы не попасть в это место.
Со мной ехали этапом от Иркутска три беременные женщины и женщины с детьми, самому младшему ребенку было четыре месяца. Так вот иркутский конвой, когда засыпал этот самый вор, который за всех заступался, специально, на глазах у всех, закрывал форточку. Там дышать вообще становилось невозможно! Все начинали кричать, просыпался этот вор и решал ситуацию. Если бы не он, то в туалет бы даже не водили — иркутскому конвою без разницы, что мы неделю едем. А там еще дети маленькие! Этот человек заявил конвоирам, что если так будет продолжаться, то одно его слово, и "весь "столыпин" кишки на продол" (коридор — прим. ред.). Он мог это сделать. Представляете, до чего людей надо довести? При этом он не за себя просил, а за всех нас.
— Как долго вы ехали этапом?
Т.Х.: Около двух с половиной месяцев.
И.Щ.: Я за полтора доехал.
— Вы попали туда же, откуда уехали? Отношение после возвращения к вам изменилось?
Вместе: Да нет, все так же.
— Какого приговора вы ожидали?
И.Щ.: Я думаю, нас спасло то, что наша судья уходила на пенсию и это были ее последние дела.
Т.Х.: Она отпускала всех, видимо, замаливала грехи напоследок. Например, людям запрашивали девять лет колонии, она давала пять лет условно. На предварительных слушаниях нам запросили по полтора года колонии-поселения, я уже успокоилась. Мы ожидали, что нас могут отпустить, но последние несколько часов, пока она пишет приговор, — это очень нервозная ситуация. А кто ее знает? Может, всех отпускала, а нас посадит. Когда сидишь с людьми, у которых срок 17 лет, из-за полутора лет колонии-поселения смешно даже переживать — не поймут.
— Какие у вас планы сейчас?
Т.Х.: У нас куча планов по финансированию начинаний — своих и других замечательных людей. Еще хотелось бы высшее образование получить, но, думаю, пока это только планы.
И.Щ.: Грандиозные планы по захвату мира. Сначала, правда, сына навещу.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
