Давно отмечено: единственной силой в России, сдерживающей революцию, является интеллигенция, уверяющая массы в возможность проведения прогрессивных реформ самой властью. В советское время интеллигенцию не зря называли прослойкой. Она и есть прослойка между массами и номенклатурой (монопольно правящий слой). Она, так же как и номенклатура, мечтает усовершенствовать государство, но так же бесправна, как и массы.

Социальная шизофрения — раздвоенность сознания, когда в одной голове мирно уживаются средневековые представления и совершенно современные стратегии личного успеха, например, отмеченная и социологами "Левада-центра", и культурологами школы Александра Самойловича Ахиезера, проявляется не только в анекдотическом обожествлении главы правительства при полном недоверии и даже глухой ненависти к министрам этого же правительства. Тут роковое для отечественной истории противопоставление Государства и Власти. Это противопоставление по эмоциональному накалу сопоставимо с противопоставлением Нации и Правительства у американцев и израильтян например. Только в России не научились разделять Нацию и Правительство, которые сливаются в одно понятие — Государство.

У той массы, кумиром которой назначили начцеха Холманских и которую Латынина упорно называет "анчоусы", с Государством очень сложные отношения. "Анчоусное" полутрадиционалистское сознание — это не полу-Европа — полу-Азия. Называть варварское (в смысле военно-демократическое) догосударственное сознание азиатчиной, как это принято в русской публицистике уже полтора века, я бы не стал. Точнее, это сознание полусовременное-полусредневековое. А русское средневековье — это не Азия, и не Восток, это именно варварство (в самом лучшем смысле слова), но византизированное и прошедшее многовековую школу рабства и деспотии. Государство для такого человека — это непонятная сила, которая его грабит, принудительно социализирует через армию и школу, вынуждает вести совершенно противоестественную жизнь в мегаполисах, на гигантских предприятиях и на заполярных стройках и шахтах… Власть же — это священная власть Отца, давшего жизнь, кормящего, воспитывающего, защищающего; Вождя, обеспечивающего племени удачу на охоте и на войне; Жреца, умеющего договариваться с духами. Для сохранения власти дворянство, а затем номенклатура прилагают огромные усилия. Они борются за то, чтобы образы Власти и Государства никогда не соединились в одно. В одну мишень, старательно нарисованную беспощадным палачом — историей зеленкой на лбу приговоренной к "диалектическому снятию" элиты. Власть — это Кремль, это циклопические золоченые двери в зал инаугурации, охраняемые лейтенантиками в золотых гусарских эполетах, но с воронеными калашами в руках. Если сама Власть — плюгавенький штафирка с подтянутой мордочкой, то значит, что за ним должна стоять Церковь. А коли в храме позволено петь политические частушки, то выступление главного храмовника с политическими речами на предвыборном митинге того плюгавого мужичонки — тоже в своем роде частушки. Но поскольку "анчоусам" с младых ногтей внушили, что "боится — значит уважает", то выходит, что священный вес храмовнику придаст только жестокая расправа с частушечницами.

Интеллигенция и номенклатура как два социальных слоя, признавших государство, в курсе, что Государство и Власть — это одно и то же. Радикальная интеллигенция считает своим долгом массы об этом ставить в известность. Справедливо полагаю, что тут номенклатуре и конец. Исходя из тех же резонов, номенклатура, напротив, пытается сделать из этого тождества величайшую государственную тайну, за разглашение которой и карает беспощадно радикалов.

Впрочем, как только интеллигенция становится властью и начинает работу по образованию номенклатуры (что в нашем отечестве уже дважды случалось в минувшем столетии), она немедленно засекречивает свое превращение в государство.

Третьим китом, после обожания Власти и страха перед Государством, на котором зиждется "анчоусный" менталитет (то есть прикрытие отказа от личностного морального выбора верностью традиций), является конформизм. Вся советская детская и недетская психология была построена на том, что худшим преступлением является противопоставление человека коллективу. Конформист, живущий в обществе, где царит авраамическая мораль (внушается, что хороший человек — это честный, добрый и справедливый человек), постоянно испытывает противоречие между стремлением быть "хорошим" и необходимостью подчиняться государству или коллективу, требующих поступать "нехорошо". Поэтому вся государственная идеология построена на том, чтобы он не переживал это противоречие. Конформизм "анчоусов" — разгадка всплеска гомофобии и ненависти к гей-парадам. Догосударственная (а по-современному — "криминальная") традиция полагает возможность "опустить фраерка". Здесь удел жертвы — лишь моральные и физические страдания, которые, в свою очередь, делают максимальным эротическое торжество победителя. Поэтому проявить готовность к компромиссу — это "лечь под …", добиться своего — "натянуть по самые уши". Следовательно, превращающие вертикаль "торжество — мука" в горизонталь "нежность — уважение" и отказывающиеся считать секс заменой битвы, — ВРАГИ. Вместо того чтобы постоянно немного комически извиняться за свое несовершенство (как евреи в русской культуре), они противопоставляют свою гордость сплоченной ватаге с ее дикарскими представлениями о любви.

Но и конформизм не вечен. Византийско-советский образ героя, действующего во славу коллектива, сменился "западным" стандартом героического — доблестью в борьбе с государством и коллективом. Честный мент (или небольшое их содружество) в борьбе с милицейской бюрократией и милицейской мафией пришел на смену самоотверженным винтикам сражающейся за правое дело машины. Свободные профессии и бизнес — великие школы индивидуализма, и самый плохой университет при социализации подростка больше оставляет от личности, чем самая лучшая казарма. Поэтому стадный совковый коллективизм — удел только больших цехов, гипертрофированных контор или общаг для студентов-провинциалов. Которые и стали последним сырьем для зимних путингов.

Когда 24 сентября 2011 года на арене Лужников произошла обратная рокировочка, а интеллигенция попрощалась с надеждами на "оттепель-3" (она же "перестройка-2") и, прекратив внушать ложные надежды на реформы, открыв тем самым шлюзы Пятой русской революции, номенклатура одновременно и по той же причине попрощалась с надеждами на модернизацию. До этого идеологией номенклатуры было превращение — и таской, и лаской — "анчоусов" в европеизированных мещан (красивее это звучит так: вестернизированный средний класс). И интеллигентская элита этот процесс поддерживала.

Отныне государство встало на испытанный царизмом еще 170 лет назад способ — она защищает особый путь России. Уже ясно всем: власть не защищает, не проводит реформы, не заботится о людях, не гарантирует порядок, она не побеждает на честных и свободных выборах, нет, все эти варианты легитимации давно отброшены. Зато власть гарантирует "особый путь".

Главный конституционный судья Зорькин на днях даже обосновал этот путь юридически: а то, дескать, придет всемирная правовая империя, и всех заставят соблюдать права человека. "Особый путь" — это культивация архаики, это попытка навечно остановить превращение подростка в молодого самостоятельного мужчину. На страже архаики всегда стоят традиционные институты. Поэтому церковь должна быть по-византийски пышной, беспощадной и коррумпированной. Поэтому государственной моралью должно стать подыгрывание дикарским сексуальным табу. Поэтому басманный суд говорит голосом старой грымзы, которую всегда раздражает скопление трезвой молодежи (с молодежью поддатой она не связывается, да и считает ее органической частью социального космоса). Поэтому единственное идеологическое послание интеллигенции — это "бойтесь революции, бойтесь большевизма".

Но интеллигенция, непрерывно повторяя мантру о нежелательности крови и революции, неумолчно воспевает ценность свободной личности, а заодно методично и беспощадно продолжает развенчание, расколдовывание Власти, изо всех сил втолковывая массам, что Путин — и его министры, его чиновники, его олигархи и его менты (то есть Государство) — суть синонимы. Это и превращает современное российское общество в радиоактивное вещество с полукритической массой, в котором после подрыва первого же заряда начнется неостановимая цепная реакция.

* Полукрит (разг. жарг.) — у физиков: одна вторая критической массы.

Евгений Ихлов

Вы можете оставить свои комментарии здесь

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter