Очередная, да еще и круглая, годовщина событий осени 1993 года естественно стала поводом для их публичного обсуждения.
Не думаю, что мои воспоминания и соображения слишком оригинальны, но поскольку я отношусь к той не слишком большой части свидетелей событий, оценка которыми их со временем изменилась, все же поделюсь.
О том, как вокруг меня и тогдашних моих товарищей прошли штормовые дни 3-4 октября, подробно и точно написала уже давно Аня Каретникова — еще к их десятилетию. Это избавляет от необходимости изложения собственно воспоминаний.
Из того, что было 20 лет назад, стоит отметить, пожалуй, то, что отношение к происходящему менялось в ходе событий.
Указ 1400 я поддержал практически безоговорочно. Вечером 3-го октября без сомнений пошел к Моссовету защищать демократию. Но уже после полуночи, когда стало ясно, что войска верны Ельцину, ушел со "своей" баррикады у Моссовета. На следующий день видел кровь и смерть у Белого дома, испытывал невольное сочувствие к обороняющимся. А вечером, так получилось, подрался с защитниками соседней со своей вчерашней баррикады. В ситуации отсутствия угрозы, да и вообще смысла в баррикадах у Моссовета оставшиеся на них превратились в пьяных самодовольных скотов. По крайней мере, нам так показалось на фоне трагедии защитников Белого дома.
Так что, начав с полной поддержки президентской стороны в начале противостояния, после его завершения я, скорее, призывал "чуму на оба дома".
Политически Верховный Совет мне не был симпатичен тогда, не симпатичен и сейчас. Содержание политической линии ВС воспринималось, и вполне обоснованно, как противное демократии. Не "демократам", а институтам, обеспечивающим и гарантирующим демократию. Представить себя в рядах его защитников я абсолютно не могу. Но искренний жертвенный и безнадежный порыв тысяч людей, и вовсе не только кровожадных людоедов, но и, например, наивных детей из ПОРТОСа, как минимум, вызывает сочувствие и уважение.
Меня совсем не смущал тогда и не слишком смущает сейчас сам по себе факт нарушения Конституции Ельциным. Было революционное время смены одной системы другой, обе стороны играли на грани, а то и за гранью закона, система права только складывалась, и абсолютизация сухой буквы была в такой ситуации бессмысленна. В конце концов, видение правды и правоты в одной лишь формальной правовой легитимности может быть продолжено и дальше в прошлое, и тогда у Учредительного Собрания или династии Романовых прав на власть больше, чем у Верховного Совета.
Но то, что тогда отвратило меня от поддержки Ельцина, это нарочито грубая, а главное, кровавая реализация задуманного. Разогнать ВС можно было аккуратно, выбрав более подходящий день, когда депутатов не было в здании, озаботившись заранее вывозом из Белого дома оружия и т.д.
Последовательность конфронтационных и провокационных действий президентской стороны выглядела и выглядит как специально направленная на достижение победы, убедительность которой обеспечена кровью. Я нисколько не оправдываю безумие Макашова и Руцкого, но что говорить о них? Инициатива и сила были на стороне Ельцина и спрос — тоже, в первую очередь, с него. А еще важнее то, что он выступал от имени и во имя демократии. Это налагало серьезную ответственность, и с ней Борис Николаевич, скорее, не справился.
Впрочем, на протяжении многих лет именно такими, морально-эстетическими, мои претензии к власти в связи с событиями 93-го года и оставались.
И только при зрелом путинизме, в середине 2000-х пришло постепенно понимание того, что роль этих событий была большей, чем казалось тогда. Понимание того, что тогдашние события уничтожили шанс на демократию в России на первом постсоветском витке исторической спирали. Правящая власть и Ельцин лично под угрозой суда и тюрьмы уже не могли позволить себе проиграть выборы, был утрачена возможность сменяемости власти. Естественным продолжением и развитием победившего режима стал последующий путинский авторитаризм.
Не думаю, что шанс на демократическую сменяемость власти сохранился бы, победи Верховный Совет. По крайней мере, я бы не хотел такой победы, ее результаты представляются мне ужасными.
Этот шанс сохранялся в балансе властей, в относительно мирном разрешении конфликта между ними. Надежда была в прохождении между Сциллой претендующего на всевластие реваншистского и безответственного в своем популизме Верховного Совета и Харибдой своевольного авторитаризма суперпрезидентской власти. Вероятно, такое прохождение требовало большей мудрости и ответственности, которых не хватило всем субъектам тогдашнего политического процесса. Но не менее важно и то, что ответственности и опыта (да и откуда бы ему тогда взяться?) не хватило обществу, не сумевшему проконтролировать и удержать в узде ветви власти, да и просто оценить весь смысл происходящего.
Особенно ярко это проявилось в позиции его "демократической", западнической части (не исключаю и себя из нее), гипертрофированно выраженной в знаменитом выступлении Лии Ахеджаковой с призывом "раздавить гадину".
И если для тогдашнего нашего опыта и уровня понимания исторических процессов и закономерностей демократии это было вполне адекватно, то когда оценки двадцатилетней давности без изменений люди, называющие себя демократами и претендующие на определенный авторитет, повторяют сегодня, кажется, что они "ничего не забыли и ничему не научились".
Так или иначе, виток исторической спирали, частью которого были события 1993 года, завершается. Грядет новый, в котором Россия снова предстоит прорываться к демократии. Прошедшие 20 лет дали нам опыт, которого не хватало в 1993-м. Хочется надеяться, что мы не повторим тех же ошибок снова.
! Орфография и стилистика автора сохранены
