Продолжаем публикацию материалов по делу Операция "Преемник" "Почему и как они придумали Путина?" Часть 26. Материалы о взрывах жилых домов в Буйнакске, Москве, Волгодонске в сентябре 1999 г.

Независимое расследование: "Рязанский сахар" (события в Рязани 22 сентября 1999 года)
Передача Н.Николаева на НТВ 24 марта 2000 г.

А.Гольдфарб и М.Литвиненко, Саша, Володя, Борис... История убийства, 2010 г.:
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ после первого московского взрыва Борис попал в больницу. Утром 10 сентября глазные белки у него неожиданно пожелтели, и его госпитализировали с диагнозом “гепатит”. Когда 13 сентября прогремел второй взрыв, он все еще находился в палате и имел время поразмыслить над происходящим.
Он был в замешательстве. Взрывы никак не вписывались в его понимание ситуации. Ясно, что целью террористов было спровоцировать войну, которая теперь казалась неизбежной. Но это не были те ограниченные военные действия, о которых говорили Удугов с Басаевым. Эти двое были способны на многое, но их целью было свалить Масхадова, получить власть и договориться с Кремлем. Взрывать дома в Москве было бы для них безумием.
Путину эти взрывы, конечно, были политически выгодны, но Борис не мог представить, что Володя способен на такое злодейство. Оставалось несколько возможностей, каждая из которых представлялась ему маловероятной: взрывы устроили неконтролируемые элементы в спецслужбах — остатки “Партии войны”, или какие-то иррациональные чеченские маргиналы, или зарубежные силы, пытающиеся втянуть Россию в войну, и так далее.
И тут-то началась яростная атака на самого Бориса: газета “Московский Комсомолец”, близкая к мэру, опубликовала “распечатку” — наполовину правдивую, наполовину сфальсифицированную его майского телефонного разговора с Удуговым, из которой следовало, что они будто бы планировали вторжение ваххабитов в Дагестан. Автором публикации был Александр Хинштейн, журналист, специализирующийся на “сливах” из спецслужб.
Путин не зря предупреждал Бориса о готовящихся против него провокациях. К разоблачениям “Московского Комсомольца” тут же подключилось НТВ Гусинского, который теперь поддерживал Явлинского и вовсю нападал на Кремль. В комментариях по принципу “кому это выгодно” зазвучали прозрачные намеки на причастность к взрывам домов “семьи” во главе с Борисом.
Такие обвинения нельзя было оставлять без ответа. И вот 16 сентября Борис устроил пресс-конференцию, чтобы опровергнуть инсинуации в свой адрес и заявить о своей оппозиции войне. Мне он тогда сказал: “Я веду борьбу на два фронта: с одного фланга Гусь и Лужков обвиняют меня в сговоре с ваххабитами, с другого — Путин ведет курс на войну, не считаясь с моим мнением”.
Напомнив о своей собственной миротворческой роли в 1997 году, он призвал к немедленным переговорам с чеченцами, даже с террористами: “Если мы не можем их уничтожить, мы должны с ними разговаривать”.
Но это был глас вопиющего в пустыне. После московских взрывов призывы к отмщению звучали со всех сторон. Даже суперголубь Явлинский призывал к “крупномасштабной операции” в Чечне.
Через день после пресс-конференции прогремел еще один взрыв — в Волгодонске. Под развалинами жилого дома погибли девятнадцать человек. 19 сентября по телевизору показали Путина. Мирные соглашения 1996-97 года “были ошибкой”, заявил он. “Этих людей нужно уничтожать. Другой реакции просто быть не может”.
...
ПОДРОБНОСТИ ИСТОРИИ С неудавшимся 23 сентября взрывом в Рязани начали всплывать в прессе только в середине января 2000 года. Первыми об этом написали Уилл Инглунд из “Балтимор Сан” и Мора Рейнольдс из “Лос-Анджелес Таймс”. Оба взяли интервью у жителей дома № 14/16 по улице Новоселов. Когда в обеих редакциях увидели материал, его незамедлительно поставили на первую полосу. В далекой России произошла сенсация: оказывается, бомба в рязанском подвале была настоящей, а вовсе не муляжом, как утверждала ФСБ!
Однако в самой России об этом не говорилось ни слова еще месяц, пока 14 февраля “Новая Газета” не напечатала подробный материал Павла Волошина (не путать с Александром Волошиным, руководителем президентской администрации), ученика знаменитого журналиста и недруга ФСБ Юрия Щекочихина.
Как писал Волошин, 22 сентября 1999 года, в 9 часов 15 минут вечера, житель рязанской двенадцатиэтажки Алексей Картофельников позвонил в милицию, чтобы сообщить о подозрительных “Жигулях” с замазанными номерами, стоявших у подъезда. Двое незнакомых ему мужчин перетаскивали в подвал мешки, а за рулем сидела женщина. Когда к дому прибыла милиция, “Жигулей” уже не было, но в подвале обнаружили три 25-килограммовых мешка с белым веществом. К одному из них был присоединен детонатор и самодельный таймер.
Вызванная на место бригада саперов с помощью газоанализатора обнаружила присутствие паров гексогена, боевого взрывчатого вещества, использующегося в артиллерийских снарядах.
Жителей эвакуировали, бомбу обезвредили, а мешки увезли сотрудники местного ФСБ. В городе объявили перехват; две тысячи милиционеров и местные телестанции получили фотороботы трех разыскиваемых террористов. К утру 23-го все новостные агентства сообщили о предотвращенном в Рязани теракте. Сам Путин, появившись на следующий день в вечерних новостях, высоко оценил бдительность рязанцев и пообещал скорую победу в Чечне.
Но утром 24-го произошло нечто совершенно непонятное. Выступая по телевидению, шеф ФСБ Николай Патрушев объявил, что инцидент в Рязани в действительности организовало его ведомство с целью проверки бдительности.
— Это была не бомба, — заявил он. — Думаю, что не совсем четко сработали — это были учения, там был сахар, а не гексоген.
Однако в своих статьях Инглунд, Рейнолдс и Волошин цитировали жильцов, милиционеров и сапера, обезвредившего бомбу, которые в один голос утверждали, что все было настоящее: желтоватый порошок в мешках, совсем не похожий на сахар, показания газоанализатора, указавшего на гексоген, и охотничий патрон в качестве детонатора. Волошин в своей статье предложил ФСБ предъявить доказательства того, что это были учения: копии приказов, фамилии участников операции, мешки с сахаром. Но ничего этого сделано не было.
Вскоре в прессе появились сообщения, объясняющие, почему ФСБ переквалифицировала “предотвращенный теракт” в “учения”. Газеты писали, что людей, заложивших мешки, должны были вот-вот арестовать, и тогда вступила в действие “легенда прикрытия”. По некоторым сообщениям, их даже как будто арестовали, но потом, после вмешательства ФСБ, отпустили.
Доподлинно известно следующее: дежурный оператор рязанской телефонной станции по имени Надежда Юханова услышала в ту ночь подозрительный разговор с Москвой:
— Повсюду посты, — говорил голос. — Выбирайтесь из города поодиночке.
Юханова сообщила в милицию, и там пробили телефонные номера. Оказалось, что московский номер находился в здании ФСБ на Лубянке, а рязанский — в той самой квартире, где накрыли несостоявшихся террористов.
13 марта “Новая Газета” опубликовала вторую статью Волошина. В ней был описан случай, который произошел в сентябре 1999 года в 137-м полку ВДВ, расквартированном рядом с Рязанью.
В ту ночь рядовой Алексей Пиняев и еще двое солдат стояли в карауле, охраняя склад боеприпасов. То ли из любопытства, то ли от холода они решили зайти в помещение. Там они увидели мешки с надписью “Сахар”. Распоров один из них, они отсыпали немного желтоватого порошка, чтобы попить чаю, но он оказался горьким на вкус. Их офицер, имевший навыки взрывника, определил, что в мешках гексоген. О произошедшем доложили начальству. Наутро из Москвы прибыла бригада ФСБ. Всем, кто знал об этой истории, строго-настрого приказали держать язык за зубами. Пиняева чуть не отдали под трибунал, чтобы не совал свой нос куда не следует, но в конце концов отправили в Чечню. Впрочем, перед отъездом он успел обо всем рассказать Волошину.
20 марта небольшим большинством голосов Дума отклонила предложение Юрия Щекочихина расследовать рязанский инцидент. К этому времени по горячим следам газетных статей журналист НТВ Николай Николаев подготовил передачу “Независимое Расследование — Рязанский Сахар” — целый час телеэфира, посвященный событиям в Рязани. Среди участников дискуссии были жители уцелевшего дома, местные милиционеры, эксперты-взрывники, телефонистка Юханова, а также три представителя ФСБ. Все они, за исключением фээсбэшников, сходились на том, что бомба была настоящая.
Было объявлено, что передача состоится вечером 24 марта, за два дня до президентских выборов.
Много лет спустя, в Нью-Йорке, бывший президент НТВ Игорь Малашенко рассказал мне, что 23 марта к Гусинскому из Кремля приехал посланец. Это был Валя, Валентин Юмашев. Он привез предупреждение от “сами знаете кого”. Если только “Рязанский сахар” выйдет в эфир, Гусь может забыть о будущем для своего телеканала. Победа Путина в любом случае гарантирована. Если передачу не снимут с эфира, то новый президент “разберется с НТВ по полной программе”.
— Это был первый сигнал, что наступают новые времена, — сказал Малашенко. — Ельцин никогда бы себе такого не позволил.
Подумав, они решили все-таки выпустить “Рязанский сахар” в эфир.
...
Что же касается взрывов домов, Борис сказал, что ему не верится, что Путин способен на такое злодейство. Также трудно представить, что какие-то элементы в спецслужбах, желая помочь Путину, устроили взрывы без его ведома. С другой стороны, Басаеву, Удугову, Хаттабу и любому чеченцу, который в своем уме, эти взрывы не были выгодны.
— Впрочем, есть чеченцы, которые не в своем уме — Радуев, например, или Бараев, — сказал Борис. — Эти отморозки способны на что угодно, но если бы взрывы устроили они, то и взяли бы на себя ответственность. В общем, ничего нельзя сказать достоверно. Нужны конкретные факты.
— А Рязань? — спросил Фельштинский.
— Что Рязань?
— Учения ФСБ в Рязани?
— Я вполне допускаю, что ФСБ устроила учения с использованием ничего не подозревающих граждан, — пожал плечами Борис. — Это в их духе.
— Но бомба-то была настоящая!
— То есть как — настоящая?
Как мне потом рассказывал Фельштинский, оказалось, что Борис, как и большинство россиян, никогда не читал статей в “Новой газете” и не видел передачу на НТВ. Он ничего не знал о рядовом Пиняеве, наткнувшемся на базе на “горький сахар”. Ему не приходило в голову сопоставить, что бомбежки Грозного начались 23 сентября, наутро после рязанского эпизода. И он не задумывался, почему после случая в Рязани теракты, которые происходили каждую неделю, прекратились как по команде.
А самое главное, Борис предпочитал отмахиваться от конспирологических теорий о взрывах, потому что считал, что их распускают недоброжелатели типа Сороса с целью очернить его самого. Но теперь до него дошло.
— Я полный идиот! — воскликнул он. — Конечно, это они! Лена, ты слышала, я идиот! — прокричал он жене, которая сидела впереди. — Они это сделали. Это все объясняет. Какой же я м...к.
...
Затем перешли к теме о взрывах домов. У Саши не было сомнений, что это работа Конторы.
— Все дело в почерке, — объяснил он. — У каждого преступника свой почерк. Я достаточно долго проработал в АТЦ, чтобы сразу сказать: это не чеченцы. Сложность операции, координация, инженерная подготовка, чтобы правильно расположить заряд — все указывает на высокопрофессиональную команду. Ты слыхал о Максе Лазовском?
Юрий не слыхал.
— Это “подкрышный” бандит, агент ФСБ, глава Лазанской ОПГ, которую Контора часто использует для спецзадач. Лазовский в состоянии устроить нечто подобное. Я бы начал с него.
...
К КОНЦУ ЛЕТА 2001 года Саша с Фельштинским закончили работу над книгой “ФСБ взрывает Россию”. Пока ее готовили к печати в маленьком нью-йоркском издательстве “Либерти-пресс”, Фельштинский договорился с Юрием Щекочихиным о публикации отрывков. Большие фрагменты появились в специальном выпуске “Новой Газеты” 27 августа, заполнив 22 полосы таблоидного формата.
В книге не было неопровержимых доказательств того, кто же на самом деле взорвал дома. Однако систематическое изложение рязанского эпизода плюс описание нравов и методов Конторы убеждало читателя, что теория о том, что взрывы устроила ФСБ, не просто имеет право на существование, но выглядит более правдоподобной, чем официальная версия о чеченском следе.
Когда нормальный человек сталкивается со страшной реальностью, он инстинктивно восстает против фактов и логики. Обвинение российских спецслужб в массовом убийстве ни в чем не повинных сограждан выдвигалось и раньше, но вызывало инстинктивное неприятие. Книга же убедительно показывала скептическому читателю, что такое очень даже возможно. Среди аргументов много места отводилось рассказу о Лазанской ОПГ Максима Лазовского, которая уже однажды устраивала теракты по заказу ФСБ и, по мнению Саши, вполне могла стоять за взрывами домов 1999 года.
Когда Саша работал в АТЦ, в одном кабинете с ним сидел опер по имени Евгений Макеев. Он расследовал обстоятельства взрыва, произошедшего в Москве 18 ноября 1994 года на железнодорожном мосту через Яузу, как раз перед началом первой чеченской войны. Этот полузабытый инцидент мог закончиться трагедией, если бы по мосту проходил поезд. Однако из-за какой-то неполадки взрывное устройство сработало в момент закладки, разорвав в клочья самого взрывника. Спустя несколько дней в Москве произошел еще один взрыв, на этот раз в автобусе 33-го маршрута. По счастливой случайности пассажиров в автобусе не оказалось, однако шофер был ранен. Оба взрыва обладали всеми признаками терактов, смысл которых был не в том, чтобы поразить конкретную цель, а в том, чтобы посеять панику. Вину за оба взрыва тогда свалили на неназванных чеченцев, а через несколько дней началась первая чеченская война.
Два года спустя эти теракты раскрыл детектив из МУРа по имени Владимир Цхай, работавший в тандеме с Макеевым. По словам Саши, Цхай был лучшим московским сыщиком, человеком-легендой среди оперов. Он установил, что человека, который сам себя подорвал на мосту, звали Андрей Щеленков. Это был отставной армейский капитан, работавший в некоей фирме “Ланако,” занимавшейся, среди прочего, приватизацией нефтяных терминалов черноморского побережья. Владельцем “Ланако” был Максим Лазовский, уроженец Грозного, связанный с чеченскими криминальными кругами. В бандитской генеалогии Москвы Лазовский (по кличке Макс) вместе с криминальными “авторитетами” Хож-Ахмедом Нухаевым (Хожей) и Мовлади Атлангериевым (Лордом или Лениным), составляли Лазанскую ОПГ, уходящую корнями в эпоху массового рэкета, переделов территории и уличных перестрелок конца 80-х годов. Название группировка получила от московского кафе “Лазанья”, где когда-то собирались ее члены. За Лазовским числилось полтора десятка убийств, в том числе братьев Натаевых, двух провинившихся членов его собственной банды, и директора туапсинского нефтеперерабатывающего завода Анатолия Василенко.
Человеком, подложившим бомбу в 33-й автобус, оказался шофер Лазовского Владимир Акимов. Руководил обоими взрывниками отставной полковник Владимир Воробьев, правая рука Лазовского. Первоначальная версия Цхая заключалась в том, что теракты заказал Хож-Ахмед Нухаев, который к тому времени был освобожден сепаратистами из Грозненской тюрьмы и назначен “руководителем разведки” в правительстве Дудаева. Отсюда версия о “чеченском следе” во взрывах 94-го года.
Но когда Цхай арестовал Лазовского и его подельников, выяснилось, что за спиной у банды стоят не чеченцы, а Лубянка. Воробьев при аресте заявил, что он агент ФСБ. Второй арестованный, Алексей Юмашкин, руководитель службы безопасности “Ланако”, оказался действующим офицером в чине майора: забирать его из-под ареста приехал дежурный офицер из Московского управления. Всего в деле фигурировали шесть сотрудников ФСБ. Впоследствии Юрий Щекочихин писал, что Лазовский “был на связи” у генерала Хохолькова, Сашиного начальника в УРПО.
Вскоре после ареста Лазовского Владимир Цхай умер от неожиданного и непонятного врачам поражения внутренних органов; ему было тридцать девять лет. По МУРу поползли слухи, что его отравили в отместку за то, что он разгромил подкрышную банду Конторы.
По делу “Ланако” состоялось два суда. Первый, в 1997 году, касался взрывов 1994 года. Помощник Лазовского Воробьев был осужден за терроризм. На суде он снова заявил, что был агентом ФСБ. В последнем слове он так и сказал: “Этот суд — издевательство над спецслужбами”.
Улики против самого Лазовского оказались недостаточными. Его осудили на небольшой срок за хранение оружия и наркотиков. Выйдя в 1998 году на свободу, он отстроил себе шикарную дачу в селе Успенском Московской области и стал сколачивать новую банду. Но в апреле 2000 года был расстрелян на пороге Успенской церкви. Стреляли издали, из кустов, из автомата Калашникова с глушителем и оптическим прицелом. Произошло это через восемь месяцев после взрывов домов в Москве.
Вскоре после смерти Лазовского над членами его банды состоялся второй суд, и связь с ФСБ опять вышла на поверхность. Согласно репортажу “Новой Газеты”, один из членов банды заявил: “Ваша честь, да [мы] же работали под крышей ФСБ. У Лазовского в штате [были] действующие офицеры, все боевики имели документы прикрытия, к которым не придерешься… Атлана Натаева привезли к месту убийства офицеры ФСБ. Эти же офицеры были на стрелке Лазовского с братом Атлана Саидом, его тоже убили”.
Другой член банды, в квартире которого был арестован Лазовский, также утверждал, что ими руководили с Лубянки. Он рассказал, как офицеры ФСБ встречались с Лазовским в аэропорту Туапсе перед ликвидацией директора нефтезавода. Он также сообщил, что за несколько дней до ареста его встретили у дома и доставили на Лубянку, где “один из высших офицеров” предупредил, чтобы он не давал никаких показаний.
Учитывая историю терактов 1994 года и то, что осенью 1999 года Лазовский находился на свободе, Саша считал, что тот вполне мог организовать взрывы домов; к тому же чеченцы принимали его за своего, и он мог сделать это чеченскими руками. Однако прямых доказательств не было.
В книге рассказывалось еще об одной “подкрышной” группе, которая могла стоять за взрывами. Ее организовал Андрей Морев, офицер, устроивший в 1996 году резню мирных жителей в чеченской деревне Свободная. Его арестовали и поставили перед выбором: либо будешь работать на ФСБ киллером, либо пойдешь в тюрьму. Морев собрал команду из двенадцати человек, каждый из которых имел за плечами кровавый след в Чечне. Начиная с 1998 года они совершили несколько “ликвидаций” на Украине, в Ираке, Югославии и Молдове. Группа Морева распалась в 2000 году, а сам он бесследно исчез.
Подобные истории убеждали, что для профессионалов “мокрых дел” из ФСБ не существует моральных запретов, которые помешали бы им организовать теракт на своей территории. Книга разрушала инстинктивную тенденцию законопослушного гражданина не верить, что зверство, безжалостность и патологическая жестокость, существование которых никого не удивляет в уголовном мире, также присущи и чекистам, использующим тех же самых уголовных “отморозков” для выполнения “специальных задач”.
...
5 марта 2002 года, в годовщину смерти Сталина, в переполненном зале Института Королевских вооруженных сил в центре Лондона, который мы по этому случаю арендовали, Борис представил фильм “Покушение на Россию”. Его авторами были два французских документалиста, которые, в сущности, перевели в киноформат программу НТВ “Рязанский сахар”. Когда-то фильм был запущен при поддержке Гусинского. Но после разгрома НТВ у французов закончились деньги, производство остановилось, и они пришли к Борису за финансированием. Саша с Фельштинским стали консультантами проекта. Сам Борис на экране не появился, но мощь бренда его имени сыграла свою роль: слух о “фильме Березовского” распространился по России.
Из Москвы на премьеру приехали два депутата Госдумы, лидеры “Либеральной России” Сергей Юшенков и Юлий Рыбаков. Они объявили, что “Покушение на Россию” станет главной темой предстоящей предвыборной кампании. Вернувшись в Москву, Юшенков раздал видеокассеты журналистам прямо в Шереметьевском аэропорту.
Ответная реакция не заставила себя ждать. Рыбакову и Юшенкову начали угрожать по телефону. В нескольких городах были избиты активисты “Либеральной России”, организовавшие просмотры фильма в кинотеатрах. Ни один российский телеканал не решился показать фильм, зато его увидели телезрители в трех балтийских странах: Литве, Латвии и Эстонии.
Тем временем российские видеопираты почуяли запах наживы: на фильм появился спрос. Не прошло и нескольких недель, как кассеты с “Покушением на Россию” появились на рынках и в киосках по всей стране. В начале апреля депутаты от “Либеральной России” раздали кассеты в Думе. И хотя их моментально расхватали, предложение Юшенкова провести парламентское расследование взрывов домов не прошло из-за голосов прокремлевского большинства.
Тем не менее о фильме заговорили. 14 апреля 2002 года ВЦИОМ опубликовал результаты опроса общественного мнения: больше половины высказалось за показ фильма по телевидению; 6 процентов ответили, что уверены в причастности ФСБ, 37 процентов заявили, что этого не исключают, 38 процентов не допускали причастности власти, а 16 процентов были убеждены, что дома взорвали чеченцы. Около 40 процентов опрошенных согласились с необходимостью провести независимое расследование.
...
Год спустя, после терактов 11 сентября они смотрели по американскому телевидению, как разбирают руины нью-йоркских башен, и контраст с московскими впечатлениями стал первым сигналом, что там что-то было не так.
— Американцы буквально просеяли развалины мелким ситом, до последней песчинки: искали улики, — говорила мне потом Таня. — А почему ФСБ ничего не искала? Почему они пустили бульдозеры и все, что там было, зарыли? Может, им было что скрывать?
...
То, что Фельштинскому и Литвиненко удалось разыскать человека, который числился первым номером в списке разыскиваемых ФСБ, уже само по себе было унижением для Конторы. Показания Гочияева, которые зачитывал Саша, сопровождая их своими комментариями опера-профессионала, держали присутствующих в напряжении два часа подряд.
Во-первых, сообщил Саша, нет никаких сомнений, что человек, давший показания, действительно Ачемез Гочияев. Это подтвердил ведущий британский эксперт-криминалист, который сравнил фотографии, полученные от Гочияева, с его портретом на сайте ФСБ. Если власти того захотят, они легко смогут получить дополнительные подтверждения, проверив данные прописки, службы в армии и другую персональную информацию, которую предоставил “объект”. Можно также подвергнуть графологической экспертизе написанное им от руки шестистраничное заявление.
В своих показаниях Гочияев, карачаевец по национальности и владелец малого бизнеса в Москве, признал, что помещения во взорванных домах действительно были арендованы на его две фирмы. Но он утверждал, что помещения снимал его партнер по бизнесу, который, как он теперь думает, работал на ФСБ.
“Он предложил мне совместно заняться одним делом, сказал, что имеет хорошие возможности для реализации продуктов питания, — писал Гочияев. — Сначала он заказал мне минеральную воду, я ему ее привез, он ее реализовал и рассчитался со мной в срок. Потом он мне сказал, что ему нужны помещения на юго-востоке Москвы где, якобы, у него [имеются] точки реализации. Я помог ему [арендовать] помещения на Гурьянова, на Каширке, [на улице] Борисовские пруды и в Капотне”.
В ночь первого взрыва Гочияев не ночевал дома. Это, по-видимому, его спасло, потому что милиция не смогла его найти. Партнер позвонил ему на мобильный телефон в пять утра и сказал, что на складе на улице Гурьянова небольшой пожар, и ему следует срочно приехать. Но когда он подъехал к дому и увидел, что происходит, он заподозрил неладное и решил на всякий случай скрыться.
До этого момента показания Гочияева в общем соответствовали официальной версии; он признавал факт аренды помещений, все же остальное выглядело, как не очень убедительная выдумка, тем более, что по непонятным причинам, в письме не было названо имя партнера, арендовавшего помещения. Находясь на лондонской стороне телемоста, я следил за недоуменным лицом Юшенкова на телеэкране: получалось, что наше расследование подтверждало “чеченский след”.
Саша явно получал удовольствие от происходящего; он был искусный опер, приберегавший до времени свой главный козырь. Он сделал небольшую паузу, отпил из стакана воды, продлив всеобщее замешательство еще на несколько мгновений, и, наконец, выдал сенсацию: Гочияев утверждает, что именно он сообщил властям о двух других адресах, по которым были арендованы помещения!
Когда 13 сентября прогремел второй взрыв на Каширском шоссе, писал Гочияев, он понял, что его подставили. Прежде чем уехать из города, он позвонил с мобильного телефона в пожарную службу и службу спасения и сообщил адреса на Борисовских прудах и в Капотне.
Это был чрезвычайно важный момент, подчеркнул Саша. Слова Гочияева совпадали с опубликованной информацией: действительно, 13 сентября в Капотне была обезврежена третья бомба, а на Борисовских прудах обнаружен склад с несколькими тоннами взрывчатки и шестью детонаторами. Милиция не сообщила, как она вышла на эти два адреса, а теперь Гочияев предложил объяснение. Если действительно наводку дал он, то это легко проверить, потому что все звонки пожарным и в службу спасения регистрируются, а провайдеры мобильной связи имеют данные по всем звонкам.
...
Буковский потом вспоминал:
— Саша поразил меня сочетанием глубокого профессионализма в своем деле — уж поверь, я на своем веку повидал оперов, и эта профессия предполагает достаточно циничный взгляд на вещи, и, вместе с тем, абсолютно детского, я бы сказал романтического отношения к теме добра и зла и того места, которое он сам занимает в их вечном противостоянии. Я дал ему почитать документы из “Особой папки” ЦК КПСС, и он разбудил меня в 4 утра в полном ужасе: как же так, выходит, что вся страна, вся система была бандитской!? И стал говорить о своих угрызениях, что работал в преступной организации, носил эту “эсэсовскую” форму и так далее. В конце концов я ему сказал: “Саша, успокойся, ведь твоим последним местом пребывания была не Лубянка, а Бутырская тюрьма. Вот и считай себя не ментом, а зэком”. Он обрадовался: “Дайте, — говорит, — померить вашу тюремную телогрейку”, я ее храню. Надел ее, даже спать в ней лег, и с тех пор успокоился, стал называть себя бывшим политзаключенным.

Андрей Илларионов

Livejournal

! Орфография и стилистика автора сохранены