Когда в Украине в 2004 году случилась Помаранчева революция, кто-то из известных российских журналистов написал со снисходительностью любящего старшего брата, что вот только сейчас Украина в своем демократическом развитии дошла до уровня России 1991 года. Демократическая революция, случившаяся в Москве в 91-м году, в Киеве произошла только в 2004-м, то есть Украина запаздывает в своем стремлении к свободе на 13 лет.
Сегодня, в 2021 году, когда Украина является территорией свободы, немыслимой в сегодняшней России, скатившейся в какую-то фашистскую бездну с православно-фундаменталистским уклоном, абсурдность такой интерпретации событий очевидна. А в 2004 году казалось, что такая версия имеет право на жизнь. Потому что, да, в годы перестройки и в судьбоносный 1991-й, как верно написала Елена Рыковцева, "Москва была свободнее замшелого коммунистического Киева. Было страшно остаться один на один вот с этими из Компартии Украины (которые, как напомнил Егор Седов, написали письмо ленинградцам "Ленинград! Не допустите!" — имеется в виду не допустить переименование города в Петербург. — В.З.), которые только тогда осмелели, когда путч в Москве сдулся".
"Замшелый коммунистический Киев" — очень точное определение. Украина и в перестройку отставала от демократического развития страны, и в советское время была заповедником кондового коммунизма, олицетворением которого стал Первый секретарь республиканского ЦК компартии Виктор Васильевич Щербицкий. Многое, что можно было в Москве, было запрещено в Киеве.
Наглядной иллюстрацией этому была, например, прокатная судьба фильма Эльдара Рязанова "Гараж". В Москве, в России, он свободно прошел на экранах кинотеатров. А в Киеве, вообще в Украине — на каких-то задворках. У нас, в Запорожье, его показывали несколько буквально дней на экранах окраинных кинотеатров, а потом вообще сняли.
Эльдар Александрович в своей книге "Неподведенные итоги" в главе с характерным названием "Киевская гастроль" так отозвался о реакции принявшегося строчить на него доносы в Москву партийного начальства Украины после его творческого вечера в Киеве, на котором состоялась премьера "Гаража": "Я не понимал, что проделал путешествие не только в тысячу километров от Москвы, но и в сорок два года назад, в прошлое. Отнимите от семидесяти девяти сорок два, и вы поймете, какой год я имею в виду".
А вот несколько писем от рядовых украинских зрителей, которые режиссер получил по поводу проката фильма в Украине:
"...очень удивляет и огорчает то, что на экранах Украины не идет Ваш последний фильм — "Гараж"... Несколько месяцев тому назад фильм этот широко рекламировался кинопрокатом, а потом рекламировать его прекратили, и по городу пронесся слух, что он вообще демонстрироваться у нас не будет..."
"...дважды продавали билеты на "Гараж" и кормили всех какой-то чушью вместо... В Москве и Ленинграде идет "Гараж". Почему не показывают его у нас?.."
"...мы не можем добиться демонстрации Вашего фильма ни для клубного просмотра, ни тем более для массового. Руководство областного проката никаких разъяснений не дает, кроме: "Нет. Нельзя. Временно снят".
"Мы ездили в Белгород за 160 километров (письмо из Харькова. — В. З.), чтобы посмотреть "Гараж". Там Россия и там картина идет, а у нас на Украине не идет. Сделайте что-нибудь, чтобы "Гараж" пошел у нас".
Мне и на собственном опыте пришлось прочувствовать удушающую атмосферу несвободы в Украине тех лет. О нашей эпопее с КГБ в начале восьмидесятых, когда моему отцу сделали строгое предупреждение, а на заводе, где он работал, понизили в должности и в заводской многотиражке опубликовали на всю полосу разгромную статью "Чертополох", и все это за, как они сформулировали, "тенденциозно подобранные материалы", найденные у него и представлявшие собой критические статьи из советских газет "Известия", "Правда", "Литературная газета", а также фотографию Солженицына с сыновьями, я подробно рассказал в статье памяти отца "Жизнь несостоявшихся возможностей".
А вот несколько примеров из времен перестройки, менее значимых, но, тем не менее, очень характерно показывающих, до каких тараканов была зарегламентирована вся жизнь в Украине.
В начале 1986 года одно из самых первых моих опубликованных в городской газете стихотворений было посвящено моему лирическому герою, и там была такая строфа:
Не могу я вам беспристрастно
Жизнь его отдавать на суд.
Он — влюбился! Мой бог, прекрасно!
Будь влюбленным, счастливым будь!
По нашим местным идеологическим понятиям в печати нельзя было упоминать имя Бога даже всуе. И мне благополучно заменили эти строчки на:
Он — влюбился! Ну, и прекрасно.
Будь влюбленным, счастливым будь!
В 1987 году главный редактор областной молодежной газеты "Комсомолець Запорiжжя" задумал номер 8 марта весь сделать литературно-поэтическим — заполнить его поэзией и прозой о весне, молодости, любви. Разрешение на то, чтобы выпустить такой номер, — заметьте, никакого фрондерства там не было, просто вот такой нестандартный выпуск — ему пришлось запрашивать в ЦК ЛКСМ Украины!
В 1989 году, когда отмечалось 175-летие Тараса Шевченко (отмечалось с полным официозным размахом, торжественный вечер в Киеве вступительным словом открыл лично Щербицкий), я написал об этой удушающей и вместе с тем двуличной атмосфере стихотворение "Юбилей Тараса":
Замри послушно! Ты — на юбилее.
Все мысли еретические брось.
А стены в зале — не найти белее.
А люстра — как огромнейшая брошь.
И сам Тарас Григорьевич Шевченко
сидит — невидим — в сумрачном углу.
В солдатской прохудившейся шинельке
отторгнуто — как нищий на балу.
И пенились восторженные речи,
в любви и почитании клялись.
О нем одном! — безудержно! — весь вечер!
Предвидел ли такое он... колись?
Хвалить сегодня — каждый рад стараться...
А знает ли, а ведает Тарас
о горьких судьбах нынешних тарасов?
И как, клеймя, их втаптывали в грязь?
О, сколь же долго пытка эта длится!
Двуличие — ужасней нищеты!
Узнал он белокаменные лица!
Узнал своих гонителей черты!
Абсурд. — Все обессмысленно тут. — Смейтесь!
Но выгода бесспорна для царей:
спустя десятилетья после смерти
вдруг ко двору приблизить бунтарей.
Тем самым ловко их обезоружить...
Тарас сидит в углу — невидим... тих...
А вдруг себя он чем-то обнаружит,
покажет им, что — вот он, среди них?!
Останется ль — для них — тогда великим?
И будет ли свободен, невредим?
И слава богу, что сидит невидим...
Живым Тарас отнюдь не нужен им.
Но вернемся в сегодняшнее время, сегодняшние реалии. Сегодня, конечно, совершенно ясно, что, совершив в 2004 году Оранжевую революцию, отвергнув претензии Москвы на ее право "старшего брата" назначать угодного Москве президента, Украина, после прихода на галеры Путина начавшая обгонять Россию, теперь вырвалась далеко вперед. А путинская Россия, как сегодня тоже уже очевидно, за прошедшие двадцать лет безнадежно отстала.
Как так получилось, что Россия, бывшая в 91-м году флагманом демократии и свободы, сегодня деградировала в некоторых отношениях даже не до Союза, а до средневековья, а Украина, которая в советское время была одной из самых несвободных республик, при Горбачеве плелась в хвосте перестройки, теперь из ведомой превратилась в ведущую, одну из немногих территорий свободы на постсоветском пространстве, — историкам еще предстоит выяснить. Я думаю, главным здесь является, конечно, то, что, как ни прискорбно это будет осознать Путину, украинцы таки ни в каком смысле не являются братьями русских. Прежде всего, потому, что в них не успело выработаться то рабство, которое за шесть веков сформировалось у населения Российской империи, стало генетическим. Преклонение перед начальством, перед властью. Отношение к власти как к чему-то сакральному — этого у украинцев нет.
Поэтому вся деспотия, которая наличествовала в Украине в советское время — была привнесенной. В Москве, в центре империи, свободы было больше, в Киеве империя лютовала особенно, потому что она сделала выводы из национально-освободительной борьбы Украины 40-х — начала 50-х годов прошлого века, к тому же отдавая себе отчет, что без Украины Советская империя — это недоимперия. Поэтому, когда в 91-м году Советская империя распалась, Украина вернулась к свойственному ей состоянию — свободе. И Путин, сколь бы еще ни пыжится, ничего не может с этим поделать. Теперь — точно не сможет.
И еще в этих юбилейных заметках мне бы хотелось отметить положительную роль первого президента независимой Украины современности Леонида Макаровича Кравчука. Он ведь бывший аппаратчик из той самой кондовой партноменклатурной кодлы, и, тем не менее, он совершенно удивительным и загадочным образом оказался приличным, прежде всего, человеком. Он обеспечил или, скажем так, не мешал созданию атмосферы свободы в первые годы независимости Украины и создал прецедент цивилизованной передачи власти: проиграв выборы — ушел. Мне лично Кравчук из всех шести президентов Украины наиболее симпатичен.
Зi святом 30-рiччя незалежностi, Україно!
