"Огромная, черная стрела часов, застывшая перед своим ежеминутным жестом, сейчас вот дрогнет, и от ее тугого толчка тронется весь мир: медленно отвернется циферблат, полный отчаяния, презрения и скуки; столбы, один за другим, начнут проходить, унося, подобно равнодушным атлантам, вокзальный свод; потянется платформа, увозя в неведомый путь окурки, билетики, пятна солнца, плевки; не вращая вовсе колесами, проплывет железная тачка; книжный лоток, увешанный соблазнительными обложками, - фотографиями жемчужно-голых красавиц, - пройдет тоже; и люди, люди, люди на потянувшейся платформе, переставляя ноги и все же не подвигаясь, шагая вперед и все же пятясь, - как мучительный сон, в котором есть и усилие неимоверное, и тошнота, и ватная слабость в икрах, и легкое головокружение, - пройдут, отхлынут, уже замирая, уже почти падая навзничь..."

Набоковский Франц, человек тевтонского характера, неученый малый, но педант, появился в своем вагоне вовремя. Мне, с конкистадорским прямо-таки трудом продравшемуся сквозь вокзальную липкую толпу и милосердием проводницы вскочившему на подножку хвостового вагона за две минуты до отправления поезда на Самару, оставалось только угрюмо позавидовать прусской упорядоченности жизненного уклада.

Пиковая дама, однако же, оказалась козырем. Уже во втором тамбуре я чуть было не утонул по самую маковку в обширном мамоне задумчивого милиционера. Милиционер, в окружении стайки коллег, усердно и громко высчитывал время прибытия в город Рязань, первую остановку на пути следования нашего железнодорожного состава. Присоединившийся к полемике начальник поезда вносил в расчеты милиционера технические поправки, касающиеся, в том числе, и возможности обратной дороги из Рязани в Москву, подальше от чеховской провинциальной ипохондрии.

Слова "счастливого пути", изображенные на двери каждого служебного купе, немедленно растянулись в глумливую гримасу чеширского кота. Стало, выражаясь лексикой Бориса Ефимовича Немцова, "совершенно понятно", что счастливый путь пройдет через минное поле.

"Террорист какой-то в нашем поезде", - это уже мой вагон. Активист движения "Смена" Николай небезуспешно пытается разговорить перепуганных проводниц. "Самый настоящий террорист. Его уже пытались задерживать сегодня, но они же хитрые, террористы эти. Улизнул и в наш поезд заскочил за минуту до отправления". От этих слов в горле моем приключилась засуха. Но время показало, что я слишком много о себе вообразил.

Террориста довольные правоохранители провели мимо меня без двадцати одиннадцать вечера. Переместившись от греха подальше в вагон ресторан, я как раз любовался разноцветными фрагментами болгарского перца в тарелке с салатом "Станционный смотритель" и тем больший интерес они вызывали у меня, чем чаще бегали в проходе между хлебосольными столешницами деловитые шеренги зорких людей в украшенной погонами униформе.

Неожиданно тамбурное пространство исторгло ликующий вопль, двери разлетелись, и в окружении сияющих от собственной удали правоохранительных лиц появился враг государства номер один, диверсант и подрывник, щедрый сеятель злаков ужаса в смирных сердцах добропорядочных граждан. Милиционеры азартно толкали в сторону выхода на перрон лидера АКМ Сергея Станиславовича Удальцова.

Сунув для стойкости нервов промеж челюстей дольку лимона, ваш покорный слуга принялся давить на клавиши мобильного – известие не предполагало промедлений.

Осадок ночного времени истек и улетучился без особенных тревог. Зато первые краски рассвета, в качестве компенсации, предъявили себя ощущением невероятной ясности ума, которое возникает всякий раз, когда чья-то повелительная рука опускается резким шлепком на твой многострадальный затылок. А человек, надо мною возвысившийся, всей своей статью подтверждал, что если в детстве кушать много каши "Геркулес", то со временем можно приобрести стальные очертания одноименного мифологического персонажа.

"Привет!", - я собирался, как того требуют правила хорошего тона, вежливо поприветствовать его в ответ, но воротник рубашки чувствительно врезался в горло. И если вас когда-нибудь резко хватали за шиворот, то вы способны представить мои ощущения во всех некомфортных подробностях.

Кстати, имейте ввиду на будущее: дверь в тамбур лучше всего открывать, как и положено, руками. Голова для таких операций приспособлена плохо, готов заявить об этом со всей положенной ответственностью – проверено на себе.

В тамбуре меж тем закипала буря.

"Удостоверения ваши где? Не имеете права без удостоверений! На каждой станции ведь, на каждой станции! Кого вы вынюхиваете-то, всех террористов вчера еще высадили! Стоянка три минуты, сейчас поезд поедет!", - чтобы довести до таких настроений обычно бесстрастных проводников, следует все-таки довольно сильно потрудиться.

"Ничего, мы за стоп-кран дернем", - нервничают люди без удостоверений.

"Себя лучше дерните (далее анатомическое)".

"Нашли!", - с ильфопетровскими интонациями "жида поймали!" рапортует мой полонитель.

"Это не он", - пристально изучив мой багрянцем окрасившийся от недостатка кислорода портрет, выносит справедливый вердикт негласный начальник группировки.

"Не я", - машинально признаюсь я уже практически прощальным хрипом.

"Брысь", - устало выдыхает мне в лицо руководящий элемент.

Проводница смущенно жертвует в мой адрес стакан теплого чаю. "Это, как они сами представились, то ли УБОП, то ли ОБЭП, я в них не разбираюсь. У Путина вашего спрашивать надо".

Если представится шанс – спрошу обязательно. Владимир Владимирович, а что же это были за люди, чуть не удавившие меня на станции "Рузаевка"? И если такое творилось со мной, то какая судьба ожидала тех активистов, на задержание которых все-таки поступили "все необходимые инструкции"?

Румянившийся на солнцепеке вокзал города Самары предстал перед нами в интригующей наготе. Аккуратно "смотав манатки", мы выбрались на площадь и приняли легкомысленный вид праздных коренных жителей. Однако один из наших попутчиков умудрился оставить в вагоне сумку. Вернувшись с багажом, он возбужденно описал толпу в пятнадцать штатских, бежавших по перрону к пустому уже поезду и оглашавших атмосферу возгласами пронзительной скорби.

Было принято решение разделиться. Часть активистов движения "Смена" направилась к месту сбора участников "Марша". Я же посчитал необходимым обменяться новостями с исполнительным директором ОГФ Денисом Билуновым, днем ранее задержанным по подозрению в фальшивомонетчестве.

Примерно в это же время мне приходит sms, что Гарри Каспаров и Эдуард Лимонов задержаны в аэропорту. По подозрению в фальшивобилетничестве. Остается только удивляться оригинальности разработанных Кремлем технологий.

К нашей с Денисом прогулке из гостиницы до сбербанка присоединился немецкий журналист, руководитель московского бюро журнала "Фокус" Борис Райтшустер. На ступенях банковского учреждения нас всех и "приняли", как говорят бывалые активисты.

Принимали, впрочем, достаточно мягко, с предъявлением удостоверений и безо всяких "процедур психологической обработки". Объяснили, что в городе проходит саммит, и поэтому в целях нашей же безопасности подобного рода проверки совершенно необходимы.

Отвезли в Ленинское УВД. Граждане в штатском признались по пути, что "сами они не местные", и все происходящее для них в высшей степени утомительно. В самом УВД успокоили: "Вы не под арестом и мы вас не допрашиваем. Это просто опрос, о целях вашего пребывания в городе. Нудная, но совершенно безобидная формальность".

"Просто мы не хотим, чтобы вы участвовали в этом "Марше", – услышал я между слов.

А "Марш", тем временем, начался.

"Итак, вы журналист, прибывший в Самару для освещения официально разрешенной оппозиционной акции..."

На улице Осипенко собирается толпа в несколько сотен человек. Николай, человек опытный, позже сказал, что в "Марше" приняло участие около 500 граждан. Не доверять Николаю у меня нет никаких оснований. "Марш" проходил в условиях полной информационной блокады. Листовки срывались, распространители агитационных материалов арестовывались, в редакциях самарских СМИ проходили постоянные обыски.

"Ранее не судимы, холостой, проживаете в Москве. И обратный билет у вас на сегодняшний вечер..."

Все активисты с оппозиционной символикой задерживаются немедленно. Кажется, только нацболы умудряются пронести на "Марш" несколько растяжек и имперских триколоров. Неожиданно над шествием разворачиваются синие знамена с песочными часами. Сторонники движения "Смена" успели многому научиться за последний год.

"Встретились с Денисом Билуновым... Далее дошли до сбербанка, где вас задержали сотрудники МВД..."

В кабинет просовывается кудлатая голова: "Там немец этот... Куда-то звонит, чего-то сообщает, мы ни черта не понимаем. Чего с немцем-то делать?"

Нам нужна Другая Россия!

"Я надеюсь, что несогласные смогут провести свой "Марш", ведь это – разрешенная акция. Хотя, насколько я знаю, не все участники смогут до него добраться – господин Каспаров и господин Лимонов задержаны в аэропорту".

Даешь честные выборы!

"Нигде в мире не существует демократии в чистом виде. Это всегда вопрос политической оценки и желания увидеть стакан - наполовину полный или наполовину пустой".

Россия без Путина!

"С содержанием ознакомлен, с моих слов записано верно... Ну вот и замечательно. Вы свободны. Если желаете, можете подождать своих товарищей, они выйдут буквально через несколько минут".

Это наш город!

Поздний вечер, гостиница "Европа", легкий ужин в компании Бориса Райтшустера. Беседу нашу чуть было не прервал безобразный скандал – какому-то пьяному в вареник местному "бизнесмену" не понравилась звучащая за соседним столиком немецкая речь. От высказываний нашего незваного сотрапезника сердце мое немедленно оплелось дремучими лианами самой недвусмысленной русофобии. Однако же тон продолжившегося уже в номере диалога был задан в том числе и благодаря произошедшему ресторанному конфузу.

- Борис, вы находитесь в завидном, весьма привилегированном положении. Вы наблюдаете за нашими порядками как случайный посетитель петербургской кунсткамеры, любующийся на трехголовых младенцев через толстое стекло витрин. Мы такой дистанции лишены. Трехголовые младенцы ползают по нашему дому, искренне считая этот дом своей естественной собственностью. Вы упоминаете мягкость существующих порядков по сравнению с правлением Иосифа Сталина. Я, быть может, выскажу сейчас еретическую мысль. Да, Сталин убивал людей. Но люди, убитые Сталиным, умирали людьми. И это был хороший пример стойкости и мужества и для современников, и для будущих поколений. Сейчас пули посылаются вовсе не в физические тела инакомыслящих. Но такие "расстрелы" я считаю авантюрой куда как более страшной.

- То есть политическая ситуация в России возвращается к спору Оруэлла и Хаксли. Согласно Оруэллу, тоталитаризм – это запрет на чтение книг, Хаксли же возражал, что запреты только разжигают любопытство. Необходимо превратить саму идею чтения в объект насмешек. Показать, что книги пишутся глупцами и для глупцов, а их изучение – занятие постыдное.

- Именно так. Книги, интеллект, политика – государство задает в этих областях стандарты, следовать которым решительно невозможно. Тот же, кто следует, немедленно превращается в то, что мы часом ранее видели в ресторации – впрочем, не обязательно даже спускаться в подобные заведения, достаточно просто включить телевизор. Либо ты старательно и последовательно деградируешь в рамках официальной программы "патриотического воспитания", либо объявляешься persona non grata и становишься объектом жестокой критики "патриотических воспитателей". Вы видели сегодня: теперь Кремль защищается от нас не стальным щитом, а плюшевой стеной, о которую сложно разбить лоб, но силу удара и уж тем более его эхо она гасит не хуже бронированной двери. Однако, даже попробовав эту технологию, власть все равно умудрилась натворить кучу ошибок. Человек, в течение семи лет, орудовавший исключительно топором, вряд ли с первой же попытки виртуозно сыграет на скрипке.

Иногда хочется плюнуть и послать все к чертовой матери, это верно. Превратиться в еще одного посетителя музея – хоть внешнего, хоть наблюдающего экспонаты через оптику так называемой "внутренней эмиграции". Но мы обязаны – и это добровольно взятые на себя обязательства – быть живым примером того, что в России остаются люди, на которых не действуют все атаки, разрабатываемые в Кремле. И если не действуют на нас, значит отчаиваться рано, значит, от этих атак возможно защититься. Именно поэтому мы продолжаем делать то, что мы делаем. "Мы читаем, печатаем и распространяем книги", если продолжить заданную Вами аналогию.

- Вы благодарите меня за знакомство, но забавное получилось у нас знакомство. Вместе сидели.

- Для людей нашего склада такое знакомство, пожалуй, лучшее из всех возможных.

- Не сдавайтесь.

- Даже не собираемся.

Станислав Яковлев

Вы можете оставить свои комментарии здесь

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter